Рассказы и очерки (1850-1859)
Шрифт:
Сперва он сказал, что это никак не возможно, потом, что, право-де, он не знает, а потом, что пойдет попробует. Так, в конце концов он поднялся наверх, где был у них вроде как бы чердачок, и вот сходит вниз сам Файки в жилете, без сюртука.
– Ну, - говорит он, - дело у вас, как видно, срочное.
– Да, - говорю, - очень срочное, и вы сами увидите, продаем по дешевке - прямо за бесценок!
– Мне сейчас не так уж нужна упряжка, - говорит он, - но все-таки, где она у вас?
– Да пожалуйста, - говорю я, - тут рядом и стоит. Сходите посмотрите.
Он ничего не заподозрил, и мы пошли. И тут сразу же получилась неприятность: когда мой товарищ попробовал прокатиться по дороге, чтобы
Когда лошадь отскакала свое и фаэтон стал, Файки обошел его и так и этак с видом знатока. Я тоже.
– Видите, сэр, - говорю я.
– Фаэтончик самый подходящий.
– Да, неплох, - говорит он.
– Еще бы!
– говорю я.
– А лошадка какова! (Я вижу, он смотрит на нее.)
– Ей нет и восьми!
– добавил я, оглаживая ее передние ноги.
(Честное слово, нет на свете человека, который бы меньше знал толк в лошадях, чем я, но я слышал, как мой приятель, у которого мы взяли напрокат фаэтон, говорил, что лошадке восемь лет, вот я и сказал с понимающим видом "нет и восьми".)
– Нет восьми?
– переспросил он.
– Нет и восьми, - говорю я.
– Отлично, - говорит он.
– Сколько же вы просите за все?
– Чтоб не торговаться, моя первая и последняя цена за весь комплект двадцать пять фунтов!
– Очень дешево, - говорит он и смотрит на меня.
– А то нет?
– отвечаю я.
– Я же вам сказал, отдаем за бесценок! Так вот, чтобы попусту не болтать, мне надо поскорее сбыть, потому и цена такая. Я и дальше пойду вам навстречу: можете уплатить мне сейчас половину наличными, а на остальное нацарапаете мне расписку.
– Это что-то очень дешево, - говорит он опять.
– Еще бы не дешево!
– говорю я.
– Садитесь и испробуйте сами, и - по рукам! Давайте прокачу!
И что же вы думаете - залезает он в фаэтон, мы тоже, и покатили по дороге. Я ведь должен был показать его одному железнодорожному служащему, которого мы посадили у окна в трактире, чтобы он его нам опознал. Но тот растерялся и не мог сказать, он это или не он - а по какой причине? Могу вам объяснить: хитрец, понимаете ли, сбрил усы.
– Славная лошадка, - говорит он, - рысистая; и фаэтон легок на ходу.
– На этот счет можете не сомневаться, - говорю я.
– А теперь, мистер Файки, поведу я с вами дело напрямик, чтобы вам не тратить время зря. Я не кто иной, как инспектор Уилд, и вы арестованы.
– Нет, вы шутите?
– говорит он.
– Отнюдь не шучу.
– Так сгореть мне на месте, - говорит Файки, - если это не прескверно для меня!
Вы, наверно, никогда не видели, чтобы человек был так ошеломлен.
– Надеюсь, вы мне позволите взять свой сюртук?
– говорит он.
– Что ж, можно.
– Хорошо, так давайте подъедем к фабрике.
– Нет, мы, пожалуй, сделаем иначе, - говорю я.
– Я ведь был уже там сегодня. Что, если нам послать кого-нибудь?
Видит он, ничего не попишешь, послал человека, надел свой сюртук, и мы преспокойно повезли молодчика в Лондон.
Еще не смолкли восторги по поводу рассказа, как все стали дружно просить гладколицего офицера с румянцем во всю щеку и удивительного с виду простака, чтоб он рассказал "историю с мясником".
Гладколицый офицер с румянцем во всю щеку и удивительный с виду простак расплылся в улыбке и мягким голосом, как будто подлащиваясь, начал свою историю с мясником:
– Тому уже лет шесть, как в Скотленд-Ярд поступило сообщение, что в Сити на оптовых снладах происходят крупные хищения товара - батиста и шелка. Дано было распоряжение заняться этим делом; и возложили его на нас троих Строу, Фендолла и меня.
–
– Да-а, вот именно, - ласково подхватил гладколицый офицер.
– Мы долго прикидывали между собой так и этак. Выяснилось, когда мы вникли в дело, что скупщики продавали товар по дешевке - куда дешевле, чем могли бы его продавать, если бы получали его честным путем. Скупщики эти вели открытую торговлю, у них было несколько больших лавок, вполне солидных, первоклассных лавок - одна в Вест-Энде, одна в Вестминстере... Мы долго выслеживали, расспрашивали, обсуждали между собой и вот установили, что всем этим делом заправляют из одного трактира близ Смитфилда[38], у церкви святого Варфоломея, - и там же сбывается краденый товар; сторожа оптовых складов, они же и воры, поставляют его туда - понятно?
– и договариваются о встрече с людьми, что посредничают между ними и скупщиками. Этот трактир посещался главным образом приезжими мясниками из деревни, когда они оказывались без службы и хотели устроиться на место; так что же мы сделали?
– ха-ха-ха!
– мы договорились, что я сам оденусь мясником и стану там на постой!
Острый нужен был глаз, чтобы так удачно сделать выбор и уверенно поручить роль этому сержанту. Ничто в мире не подошло бы ему лучше. Он, даже когда рассказывал, превращался в вялого, робкого, добродушного, туповатого и доверчивого молодого мясника. У него даже волосы казались пропитанными нутряным салом, когда он их приглаживал на темени, а свежий его румянец был как будто промаслен от излишка мясной пищи.
– И вот я... Ха-ха-ха! (опять-таки с доверчивым хохотком глуповатого молодого мясника)... я обрядился, как надо, сложил в узелок кое-какую одежку, прихожу в трактир и спрашиваю, нельзя ли стать у них на постой? "Да, - говорят мне, - вы можете стать у нас на постой", - отвели мне комнату, и я тут же и засел у них в распивочной. Там много собралось народу - здешние постояльцы и пришлая публика; спрашивают меня, один, другой: "Вы откуда, молодой человек? Верно, деревенский?" - "Да, говорю, деревенский. Я из Нортгемптоншира, и очень мне тут скучно, потому как Лондона я совсем не знаю, а город ух какой большой!" - "Да, город большой", - говорят они. "Большущий, - говорю я.
– Скажу вам по всей правде, я сроду не бывал в таком городе. У меня от него просто голова идет кругом!" - и все, понимаете, в том же духе.
Когда кто-нибудь из приезжих мясников, проживавших там, узнавал, что я ищу места, они мне говорили: "О, мы вас устроим на место!" И они в самом деле водили меня устраиваться, - на Ньюгетский рынок, и на Ньюпортский рынок, в Клер, в Карнеби - и уж не знаю куда еще. Но жалованье оказывалось ха-ха-ха!
– слишком низкое, и мне, понимаете, ничто не подходило. Кое-кто из подозрительных завсегдатаев заведения поначалу смотрел на меня недоверчиво, и мне не так-то было просто держать связь со Строу и Фендоллом - большая требовалась осторожность. Иногда, когда я выходил и останавливался где-нибудь, будто засмотревшись на витрину, а сам поглядывал по сторонам, мне случалось приметить, что тот или другой из молодчиков идет за мною следом; но у меня, наверно, в таких делах побольше было навыка, чем они полагали: я, бывало, заведу их так далеко, как посчитаю нужным или для себя удобным - иногда на изрядный конец, - а потом круто поверну назад, натолкнусь на них и скажу: "Ох, слава тебе господи, как я рад, и повезло же мне, что я с вами встретился! Что за Лондон такой! Разрази меня гром, если я опять не заблудился!" И мы шли гурьбой назад в трактир и - ха-ха-ха! закуривали мирно наши трубки, понятно?