Шрифт:
Дрейф закончен
Рвал и метал одиннадцатибальный ветер. Огромные ледяные поля, в дрейф которых вклинился наш ледокол «Иосиф Сталин», бешено напирали на борты корабля. Под утро сжатие достигло высшей силы. Могучие ребра ледокола скрипели и стонали. Вздыбленные льдины кое-где уже равнялись с палубой.
Положение было очень напряженным и могло стать опасным.
— Вынести аварийный запас на палубу! — распорядился Папанин.
В глубокой тьме, чуть разбавленной светом высоких ламп, начался аврал.
Мы выносили из трюмов на палубу мешки с мукой, теплую одежду, снаряжение.
Работа шла быстро. Но ледокол блестяще выдержал испытание на прочность — не сдал ни один шпангоут.
Однако сами ледяные поля не выдержали страшного взаимного напора. Гряды торосов вырастали очень быстро Все вокруг напоминало поле ожесточенной битвы было исковеркано, изломано.
Днем сжатие ослабло, стальные объятия разомкнулись, и вдруг обломки льдин начали покачиваться, стучать о борты корабля, перемещаться. Могучее дыхание океана донеслось сюда, в ледовый массив, отголоском шторма, бушующего на юге на чистой воде. Можно представить себе как кипела чаша Гренландского моря, если широкая зыбь пробилась через стомильный ледовый пояс к нам!
Зыбь довершила разрушительную работу, начатую сжатием. К вечеру поля изломало в куски, и тут мы увидели по-настоящему, какой мощный барьер держал нас, преграждая дорогу на север. Лед был четырехметровой толщины.
— Вот на таком точно куске мы и жили в конце дрейфа, — сказал Палапин, указывая на один небольшой обломок.
Мы посмотрели на эту «льдинку» и представили себе условия работы папанинской четверки. Льдина была величиной с площадку для танцев и зыбко качалась между соседними обломками.
Ночью произошел последний разговор но радио между двумя кораблями.
Начальник экспедиции информировал капитана «Седова» об изменении ледовой обстановки, сообщил, что утром предполагает снова пойти па север.
— Думаю, теперь без остановки будем биться, — сказал Папанин. — А у вас зыбь чувствуется?
— Я уверен, что вы доберетесь обязательно, — ответил Бадигин. — Зыбь есть: лампа в кают-компании покачивается немного.
— Ну, а теперь, Константин Сергеевич, ложитесь спать, — посоветовал Папанин. — Отдохните. Завтра дел вам хватит!
— Спасибо за внимание, Иван Дмитриевич, но я сейчас выхожу на вахту.
— Раньше я вас просил лечь, а сейчас приказываю — заявил Папанип. Понятно, дорогой товарищ капитан?
— Все понятно, — ответили с «Седова». — Принято к исполнению.
Папанин распорядился привести к 7 часам утра машины в полную готовность и лег спать. Однако уснуть он не мог. Начальник экспедиции пошел по каютам и, к своему удивлению, обнаружил, что на ледоколе никто не спит.
Все знали, что утром мы пойдем в наступление на льды.
В 7 часов 10 минут утра 13 января ледокол «Иосиф Сталин» плавно тронулся с места. Сразу же началась ожесточенная борьба со льдами. Могучий корпус корабля поднимал обломки, раздвигал в стороны льды, крошил их в мелкие кусочки, с трудом отвоевывая метры пути. Иногда приходилось отступать, давать задний ход, чтобы с размаху всей тяжестью ледокола навалиться на непокорную льдину.
Все свободные от вахты столпились на палубе, пристально вглядываясь вперед. Шел снег. Даль была темной и мутной. Вскоре Бадигин сообщил, что они ясно видят наши прожекторы, а их огней все не видно.
— Огонь! — закричал вдруг вахтенный.
Все зашумели: по носу корабля, чуть слева, тускло мерцал заветный огонек. С этого момента взоры всех неотступно следили за мерцающим светлячком. До него было около километра. Огонек то разгорался, то угасал в мутной снежной пелене.
Прошло полчаса, и мы увидели смутные контуры корабля. И вдруг нависшую темноту неба разорвала цветная ракета. За ней взмыла вторая, третья…
десятая… Над льдами Арктики резвился и играл золотой фейерверк.
Протяжно и торжественно зашел гудок нашего ледокола.
Он салютовал храбрецам, пронесшим сталинское победное знамя через всю Центральную Арктику. Через минуту северный ветер донес ответные частые гудки «Седова».
«Иосиф Сталин» усердно продвигался вперед. Но нетерпение наше было столь сильно, что мы готовы были броситься через борт и скакать, по гигантским обломкам, чтобы скорее, как можно скорее быть у «Седова».
Папанин молча, неподвижно стоял на мостике. В эту минуту он вспоминал морозный февральский день 1938 года, когда он и трое его товарищей впервые услышали гудки другого советского ледокола, увидели близко бортовые огни идущего к ним корабля.
— Волнуюсь я, — сказал он тихо. — Волнуюсь больше, чем тогда, когда сам сидел на льдине.
Все меньше и меньше расстояние между кораблями.
Наконец наши прожекторы ярко осветили мачты и корпус судна, неподвижно стоявшего во льдах. Так. вот он, «Седов»! Посеребренный инеем, он выглядел сказочно. Ветер полоскался в праздничных флагах, украшавших его мачты.
Широко развевался государственный флаг СССР.
На носу корабля стояли люди, одетые в малицы. Они неистово размахивали руками. В воздухе мелькали шапки, слышались слова приветствия и радостные восклицания.
— Да здравствует великий товарищ Сталин! Да здравствует родина! раздаются возгласы с борта «Седова».
С обоих ледоколов несется громовое «ура». Седовцы приветствуют участников экспедиции на ледоколе «Иосиф Сталин», горячо и радостно поздравляют Ивана Дмитриевича Папанина.
— Да здравствует наш родной, любимый Иосиф Виссарионович Сталин! провозглашает Папанин.
Снова и снова над ледяными просторами гремит «ура».
О ледокола «Иосиф Сталин» восторженно приветствуют отважных победителей Арктики, мужественных сынов нашей родины, героев-полярников.