Рассказы и повести
Шрифт:
Мне очень хотелось встретиться с первым секретарем горкома Егором Исаевичем Железновым. Он был в санатории под Москвой. И когда вернулся, я сразу напросился на прием. Егор Исаевич согласился встретиться в тот же день. Для порядка я расспросил его об отдыхе.
– Собственно, в санаторий поехал из-за жены,– сказал Железнов.– Сердечница она. Я пока не жалуюсь. Но врачи и меня в оборот взяли. Какую-то иннервацию сердца придумали… Знаешь, Захар Петрович, я чуть было и сам в это не поверил. Но стоило вернуться в Зорянск, зайти в горком, как никакой тебе иннервации…
– Помогает работа, это точно,-согласился я, думая о своем.
– Но я бы не сказал, что тебе она на пользу. Похудел чего-то, осунулся…
– Есть с чего,– сказал я. Было самое время поведать главное.
Егор Исаевич выслушал меня внимательно. Расспрашивал подробности разговора с прокурором области. Его огорчало положение, создавшееся у меня дома.
Мне не терпелось узнать его мнение. И я спросил:
– Вы считаете, что я виноват?
– А вы считаете, что абсолютно ни в чем не виновны?– ушел от прямого ответа Железное, что еще больше насторожило меня.
– Значит, меня ждет персональное дело и по партийной линии?
– Выводы будут после той проверки, которая назначена в облпрокуратуре.
– А что мне делать сейчас, Егор Исаевич?
– Как прокурору – исполнять обязанности. Так, кажется, сказал твой начальник?
– Сложа руки не сижу…
Секретарь одобрительно кивнул.
– Это хорошо, что руки не опустились… Я свяжусь с Зарубиным.
– Стоит ли? Еще подумает, отыскал защитника…
– Это ты, Захар Петрович, неправильно понимаешь,– перебил меня Железное.– Ты коммунист. И не рядовой, а член горкома. Видное лицо. Почему я не могу поинтересоваться делами коммуниста Измайлова? И, если надо, сказать о нем свое мнение?
– Воля ваша.
– А с Дарьей Никитичной мы встретимся.– Я попытался отговорить его, но Железнов остановил меня жестом: – Тут я тебя тем более спрашивать не буду. Поддержать тебя надо. Ей – в первую очередь…
Я не знаю, говорил ли с женой секретарь горкома. Никаких перемен в наших отношениях с ней не последовало.
Я выехал на пару дней в Рдянск. Честно говоря, особой надобности в поездке не было. Меня замучило неведение.
Прокурор области был в командировке в Москве. Сергованцев – вместе с ним.
Авдеев встретил меня вежливо и спокойно.
– Хорошо, что вы приехали,– сказал он,– по телефону говорить не очень удобно… Ну, что я могу вам сообщить? Белоус подал в суд заявление на развод.
– Мое имя упомянуто в заявлении? – спросил я.
– К сожалению, да,– ответил помощник прокурора области.
У меня мелькнула мысль: вот он, конец. Кто допустит, и я сам в первую очередь, чтобы предстать прокурорскому работнику в качестве свидетеля и соблазнителя жены, в качестве виновника развода… Выход один: сейчас же просить, чтобы меня освободили от обязанностей прокурора. Лучше самому. Не ждать, пока предложат. Представляю, как это унизительно…
Авдеев, вероятно, понял мое состояние. И сказал:
– Законы, как вы знаете, предусматривают возможность восстановления мира между супругами. Для этого им отводится определенный срок.
– Когда будет слушаться дело? – спросил я.
– Через месяц.
Месяц… Тридцать дней. Что они могут изменить? Будем думать о худшем: Белоус не возьмет своего заявления назад. Отложить позор еще на месяц? Бессмысленно. Если даже супруги и помирятся, в глазах руководства областной прокуратуры и обкома партии я останусь в том же качестве…
Вспомнил слова Егора Исаевича: «Бейся до последнего, если чувствуешь правоту».
Мне дан месяц.
– Что они из себя хоть представляют, супруги Белоус?– спросил я у Авдеева.
– Он – шофер «скорой помощи», она – бармен в ресторане «Россия».
Мария Петровна – бармен?… Впрочем, имело ли это значение? Никакого. И все же это обстоятельство меня покоробило. Может быть, мы испорчены книгами, устоявшимся мнением, но все-таки лучше, если бы она не работала в ресторане.
– Вы в курсе, когда вернется из Москвы Степан Герасимович? – поинтересовался я.
Мне хотелось спросить Зарубина прямо: может быть, действительно, положить на стол заявление и освободить его от неприятной обязанности копаться дальше в этой истории.
– Дня через четыре, не раньше… Кстати, Горелов не объявился в районе?
– Еще нет, отдыхает. А с другими вам удалось связаться? Они подтвердили мои слова?…
Оказалось, что проверка далеко не продвинулась. Неделю Авдеев действительно проболел. Его попытка связаться с Клоковым и Ажновым осталась пока безрезультатной. Но Владимир Харитонович обещал ускорить проверку…
Домой я возвращался, предупредив по телефону Дашу. Как бы там ни было, решил выдерживать свою линию по-прежнему. Она сухо сказала:
– Хорошо. Но встретить тебя не могу.
– Почему? – скорее для порядка спросил я.
– Тебя и так встретят, наверное.
– Не можешь, так не можешь… Купить ничего не надо?
– Спасибо, ничего.
Надеяться, казалось бы, не на что. И все же я позвонил. Зачем? Получить еще один щелчок?
В поезде у меня было скверное настроение. Правда, Авдеев вел себя вполне корректно. Но все же я почувствовал разницу между нашими прежними отношениями и теперешними. Со всей ясностью ощутил свое положение. Наверное, так чувствуют себя люди, попадающие ко мне в качестве просителей, ответчиков, свидетелей, подозреваемых или преступников.
За долгие годы прокурорской работы пришлось повидать много человеческого горя, несчастий, скандалов и неурядиц. К нам почти не идут с радостями. Одни ищут защиты от несправедливости, вторые хотят причинить неприятность другим, третьи попадают в беду по слабости своего характера или волею случая. Честные борются за свое достоинство, другие вдруг раскрывают перед тобой всю глубину своего падения, кто-то изворачивается вовсю, чтобы схитрить, прикинуться ангелом небесным. Есть такие, которые замыкаются, уходят в себя, стыдясь показать и хорошее, и плохое, что в них есть.