Рассказы и повести
Шрифт:
– Где оно хранилось?– спросил я.
– Если бы хранилось,– вздохнул Карцев.– Просто лежало в ящике трельяжа… Мамин уголок в комнате отгорожен занавеской. Там небольшой трельяж… Вот так.
– А другие драгоценности где находились?
– На маме.
– Понятно. Когда вы видели колье в последний раз?
– Накануне. То есть позавчера, двадцать четвертого мая… Мама просила принести фотографию отца. Она лежала в том самом ящичке трельяжа. Когда я брал фото, колье было на месте…
– У вас никого из гостей не было вечером двадцать
Я задал этот вопрос и подумал, что это уже скорее дело следователя.
– До гостей ли мне, Захар Петрович,– печально ответил Виталий Васильевич.
– Понимаю вас,– сказал я.– Приметы той женщины и мальчика вы хорошо запомнили?
Выяснять так выяснять.
– В общем-то да,– неуверенно произнес Карцев и поправился:– Насколько можно было в той суматохе… Мне кажется, она похожа на цыганку. Жгучая брюнетка, одета довольно пестро… Мальчишка тоже смуглый, волосы кудрявые… Я все указал в заявлении.– Карцев положил мне на стол бумагу.– Здесь изложено подробно…
Он замолчал, ожидая, что я скажу.
– Ну что ж,– подвел я итог,– будем возбуждать уголовное дело… Плохо, правда, что вы не обратились в милицию еще вчера. Столько времени упустили…
– Понимаю, Захар Петрович, понимаю. Сам юрист, а так оплошал. Поверите, растерялся. Как обухом по голове! Все время думал только об одном – не дай бог, узнает мама… Такой удар убьет ее…
После ухода Карцева я прочел его заявление. Красивый, прямо-таки каллиграфический почерк. Я даже позавидовал ему: сам пишу небрежно.
Мысли свои Виталий Васильевич излагал сжато, выразительно. Это и понятно – богатая юридическая практика.
Прощаясь, Карцев просил поручить дело опытному следователю. Мне самому очень хотелось помочь этому человеку. Даже скорее – его матери. В ее состоянии такая потеря может иметь самые неприятные последствия.
И еще. Тут действительно требовался ас. Потому что квартирные кражи, особенно в большом городе, расследовать нелегко. Сложность усугублялась еще и тем, что Южноморск – курорт. Правда, пик прилива отдыхающих был еще впереди, но уже с апреля город начинали заполнять курортники. Организованные и «дикари».
Для майора милиции Геннадия Андреевича Оболенцева, следователя горуправления внутренних дел, кража у Карцева стала шестым делом, находящимся у него в производстве.
Майор Оболенцев находился в полной запарке. Но, в общем, он привык к этому. И все бы ничего, если бы не приближающиеся школьные каникулы. Надо отправлять в пионерлагерь дочку Катюшу и сына Тимошку.
Катюше исполнилось двенадцать. Девчонка тянулась вверх, как вьюн по весне. Прошлогодняя' одежда была явно не по росту. А это значит – придется побегать по магазинам, чтобы снарядить ее всем необходимым для лагеря. Да еще, видишь ли, подавай модные джинсы, майки с рисунком. Чтобы не хуже, чем у всех…
С Тимошкой тоже хлопот не оберешься. Сынишка окончил первый класс, в пионерлагерь ехал впервые. До этого летом отдыхал за городом со своим детсадом.
Жена Оболенцева умерла от родов, произведя на свет Тимофея. Долго не мог оправиться Геннадий Андреевич от этой потери. А когда боль утраты немного притупилась, встал вопрос: сможет ли он тянуть лямку по дому? Работа требовала от него много времени и сил. И девушка вроде у него подходящая появилась. Решил снова жениться. Однако так и остался вдовцом: невеста поставила условие – отдать Катюшу и Тимофея бабушке. Без детей Оболенцев не мог. Как бы ни было тяжело справляться, а без них жизнь просто невмоготу.
Вот и выучился он стряпать, стирать, даже шить. А постепенно и дочка становилась помощницей. Бегала за продуктами в магазин и на рынок, убиралась в доме, отводила брата в детсад, а теперь – в школу.
Забавнее всего было наблюдать, как сестра следила за учебой брата, проверяла домашние задания. Правда, педагог из нее получался неважный – уж больно нетерпеливая и несдержанная. Чуть что – недотепа, лентяй! Доводила Тимофея до слез. В отличие от Катюши он учился туго, но вовсе не оттого, что был лентяем. У мальчика был разбросанный характер. То одно нравится, то другое. Мог часами учить кота сидеть на задних лапах, забыв про арифметику и букварь. И был очень обидчив.
Геннадий Андреевич уже представлял себе, как в доме с отъездом детей поселится непривычная давящая тишина. Он гнал от себя эти мысли, понимая, как необходимо Катюше и Тимошке побегать, позагорать, подышать чистым воздухом.
По дороге в управление Оболенцев по привычке забежал в «Детский мир», в обувном отделе продавали кроссовки – давнюю мечту дочери. Но стоять в очереди не было времени. Проторчишь час-полтора, не меньше. А у Геннадия Андреевича была назначена встреча с потерпевшим Карцевым.
Тот действительно уже ждал следователя, неспешно и с достоинством прогуливаясь у кабинета Оболенцева.
Они поздоровались – были знакомы раньше. Геннадий Андреевич вел одно уголовное дело, по которому проходил работник кондитерской фабрики. Юрисконсульт еще тогда произвел на следователя самое благоприятное впечатление.
– Прошу в кабинет,– сказал Оболенцев, машинально глянув на часы.
– Что ж, Виталий Васильевич,– перешел следователь к делу,– я ознакомился с вашим заявлением. Но хотелось бы услышать от вас самого… Может, вспомнили какие-нибудь новые детали?
Виталий Васильевич поведал следователю то, что рассказывал в кабинете прокурора города. Почти слово в слово. Закончил он довольно пессимистично:
– Признаюсь вам честно: мало верю в то, что вора удастся найти. Ни в коем случае не подумайте, что я ставлю под сомнение ваш опыт и заслуги. Избави бог! Как раз ваше профессиональное умение и вселяет какую-то надежду. Но в гаком городе, как наш… Это же проходной двор! – Карцев безнадежно развел руками.
– У меня будет несколько вопросов,– сказал Оболенцев.