Рассказы и сказки
Шрифт:
Она всматривается в мое лицо и видит, что я улыбаюсь.
– Смеетесь?
– А что ж мне: плакать?
– Мерси. Сам говорит, что уезжает, а сам смеется. Кончено! Больше я ни одному вашему слову не поверю. Вот ни на столечко не поверю.
Она хочет показать четверть своего мизинчика с наполированным ноготком, но так как руки у нее заняты, то она беспомощно осматривается по сторонам.
– Ну уж ладно, хватит. Терпеть не могу этих объяснений в любви в передней, - говорю, делая серьезное лицо. - Что подумают
– Слушайте, однако, у вас страшное самомнение. Вы не воображайте.
– Я не воображаю.
Верочка недоверчиво смотрит на меня и хочет погрозить пальцем, но мешает стакан, а взять его в одну руку как-то не догадывается.
– Нет, нет. Ни одному слову не верю, сам говорит "не воображаю", а у самого глаза так и блестят. Ну, скажите, отчего у вас так неприлично блестят глаза?
Чтобы скрыть предательский блеск глаз, я опускаю ресницы.
– От холода, - говорю я. - Почему это у вас пахнет, как в аптеке?
– С Лилькой истерика. Меня гоняли за валерьянкой. В общем - страшная драма.
Из-за двери слышится сердитый голос Верочкиной мамы:
– Вера, да скоро же ты наконец!
– Господи! - восклицает Верочка. - Они меня все хотят замучить.
Она хочет сделать руками энергичный жест, но вспоминает о стакане.
– Тьфу, пропасть, стакан этот. Не дает разговаривать. Я его, кажется, сейчас разобью, всем назло!
– Вера, да иди же ты скорей, Христа ради, - слышится из-за двери.
– Сейчас, - отвечает Верочка плаксиво, - не дают с человеком поговорить. Не умрет ваша Лилька без валерьянки. Пойдем, Павлик.
– Чего я там не видел? Лучше я посижу здесь на сундуке. Тихо, уютно. А там истерика, семейная драма. Удобно ли соваться?
Верочка делает страдальческие глаза:
– Госссподи! Идите, вам говорят. Просто к Лильке с фронта жених приехал, и она в своей комнате дает спектакль безумной страсти.
Я боком вхожу в столовую, где Верочкина мама накалывает на коленкоровый манекен с дамской грудью, но без зада, куски синей материи. Манекен шатается на своей единственной ноге. На столе разложены модные журналы, выкройки, кружева, насыпаны булавки. По всей комнате валяются походные офицерские вещи, - но всей вероятности, имущество Лилькиного жениха.
– В отпуск приехал? - шепотом спрашиваю я Верочку.
Она отрицательно мотает головой.
– Ранен? В командировке?
– Землячки выперли из батареи. Насилу ноги унес, - тихо сообщает Верочка. - На какой-то станции отобрали оружие. Ужас!
– Вот видите, а вы говорите - фронт.
– Это вы говорите. А я ничего не говорю.
– Кто пришел? Monsieur Петров? - спрашивает Верочкина мама, не оборачиваясь.
– Так точно.
Я ловлю ее маленькую сухую ручку, от которой тоже пахнет валерьянкой.
В соседней комнате слышится неопределенная возня, и томный, умирающий
– Волотя, тайте же мне воты.
Появляется Верочка уже без стакана, так сказать, с развязанными руками, и, делая мне красноречивые жесты за спиной матери, говорит:
– Ну что ж, пошли?
– Куда это? - спрашивает строго maman.
– Гулять.
– В такое время?
– А что? Время самое подходящее.
– Не дерзи.
– Я не дерзю. То есть не держу.
– Попридержи свой язычок. Ты уроки сделала?
– Госссподи!
– Что госссподи? Госссподи сделала или госссподи не сделала?
– Ну сделала и сделала.
– А по моим наблюдениям, ты ничего не делала.
Верочка вспыхивает и вихрем летит куда-то в глубину квартиры и возвращается через две секунды, размахивая голубым дневником, откуда вылетает розовая промокашка с наклеенной картинкой: корзинка фиалок и два голубка - и долго зигзагами планирует по комнате. Верочка швыряет тетрадь на выкройки и быстро переворачивает страницы.
– Госсподи, вот люди! Не верят! На, смотри: вторник, двадцать второе ноября. Русский язык - повторить. История - повторить. Алгебра - не было преподавателя. Ну, и рукоделие. Убедилась? - И Верочка шумно захлопывает дневник.
– Ну иди, - говорит maman со вздохом. - Но когда же вы вернетесь?
– Через полчаса, - говорю я с легким полупоклоном.
– Не расписывайтесь за неграмотных, - говорит Верочка, обдавая меня презрительным взглядом. - То есть за грамотных. Лично я буду гулять, сколько захочу. А вы как знаете.
Я опять щелкаю шпорами и делаю полупоклон в сторону.
– Не извольте беспокоиться: через полчаса ровно будем дома.
– Посмотрим! - коротко бросает Верочка.
– Идите, - говорит maman, - только надень, Верочка, теплое пальто.
– Не хочу, мне не холодно.
– Тогда не пойдешь.
– Пойду.
– Или наденешь теплое пальто, или будешь сидеть дома.
– Но пойми же, мамочка, что это насилие над личностью.
– Как знаешь. Но я тебя не пущу.
Пожалуй, в виде протеста, Верочка осталась бы дома, но в окно виден противоположный корпус, весь белый от лунного света с синими, почти что черными, косыми тенями многочисленных балконов.
Ах, как сейчас волшебно на дворе!
Верочка покорно вздыхает и с видом жертвы, обреченной на заклание, всовывает руки в рукава легкой, душистой шубки, которую я ей подаю, нарочно становясь на носки, чтобы она помучилась.
– Скажите, разве это жизнь, а не прозябание? - говорит Верочка, глядя мне в лицо снизу вверх, когда мы спускаемся по лестнице, таинственно озаренной лунным светом. Я иронически смотрю на ее волосы, поднятые на затылке "а-ля директуар", и на легкие колечки волос на шее.