Рассказы из сборника "Дождь прольется вдруг"
Шрифт:
Сколь ни приятными представлялись мне наши беседы, спорить с Карен я не решался. Все ее доводы выглядели либо неодолимо логичными, либо прочувствованными так основательно, что оспаривать их было попросту опасно, - некоторые же обладали двумя этими качествами сразу. Собственно, я уже начинал понимать, что, по-видимому, не раз обижал Карен, ибо она имела обыкновение просто уходить от меня, когда разговор заходил дальше, чем ей того хотелось. При этом все, что я успевал добавить ей вслед, игнорировалось, словно и не услышанное.
А в каких-то иных отношениях с ней было необычайно легко и вела она себя очень покладисто. Если я сообщал ей, что хочу сегодня заглянуть в китайский ресторанчик,
Как-то раз я оказался рядом с ней, когда она продала гротескно толстому мужчине несколько монголоидного обличия журнал, украшенный броской надписью: «ТОЛСТЫЕ ЧЕРНЫЕ ДЕВКИ ПРОСТО УМОЛЯЮТ ОБ ЭТОМ».
– Это могло бы лечь в основу нового стандарта политически некорректных сделок, - пошутил я, когда он отошел.
Карен пожала плечами.
– Он же никого насиловать не собирается, - сказала она.
– Скорее всего, работает грузчиком в каком-нибудь супермаркете. Году в девяносто втором почти уж решился обнять женщину, да смелости не хватило. А кассирши так и вовсе им помыкают.
– И все-таки… - начал я.
– Послушайте, - предостерегающим тоном произнесла Карен, - когда я работала в магазине феминистской литературы, я однажды продала книгу под названием «Жизнь в новом и чистом веке» женщине, у которой были подбиты оба глаза, да так, что она походила на панду. В книге рассказывалось о тонких артистических натурах, о том, как эти люди живут коммунами по семь-одиннадцать человек в сельской, приблизительно, местности, как заботятся друг о друге и по очереди исполняют все необходимые домашние дела. Разумеется, я хорошо понимала, что купившая эту книгу женщина, скорее всего, обитает в заложенной - перезаложенной трущобной конуре с грубияном мужем и сынком, который допекает ее просьбами купить видеоигру про коммандос. Решительно никакого вероятия, что эта книга сможет хоть как-то изменить ее жизнь, не было. Она просто-напросто… дрочила бы над ее страницами , только и всего. Так вот, если уж волноваться по поводу «политической некорректности» мне следовало приступить к этому занятию еще тогда.
Смелые слова, острые мысли, и однако ж, что-то во всем этом не сходилось. Я видел, что временами работа все-таки достает Карен, и под конец дня, вынимая из кассы выручку, она ощущает себя выжатой почти досуха, сохранившей только одну способность - всплакнуть.
– В чем дело?
– как-то решился спросить я.
– Передозировка дерьма, - вздохнула она.
Отчаянно жаждая сблизиться с ней, я расспрашивал Карен о детстве. Странно, но, наводя женщину на разговор о детстве, ты нередко подталкиваешь ее, причем неуклонно, к сексуальной близости -
Итак, я спросил у Карен о ее детстве. Она отвечала охотно и довольно пространно, и я лишь по прошествии какого-то времени сообразил, что ни о родителях своих, ни о прошлом она ничего, в сущности, не рассказала. Просто ухитрилась повернуть разговор к одной из своих излюбленных тем.
– Знаете, - задумчиво говорила она, - труднее всего мне было мириться в детстве с тем, что почти все персонажи моих любимых книжек - мальчишки.
Разговаривали мы в коридоре, рядом с кабинками, и Карен все пыталась получить от торгующего сигаретами автомата пачку «Мальборо лайт».
– Золушка и все прочие меня интересовали мало. Уж слишком явной выдумкой они были. А мне хотелось думать, что где-то и вправду происходит то, о чем рассказывается в книгах. Когда я была маленькой, мне нравились «Черный скакун», «Кошачьи проказы», «Винни Пух» и особенно «Ветер в ивах» - все эти истории про волшебный лес, дикую чащу и речные берега.
Карен не так чтобы очень нежно потыкала в кнопки автомата - в правильном, как она полагала, порядке - и отступила на шаг. Черные волосы ее теперь особенно четко прорисовались на фоне желтого плаката «Сосущих студенток».
– Я, видите ли, отдала бы все, лишь бы обратиться в Рэта или в Крота - даже в Иа-Иа. Они были такими настоящими.
– Настоящими?
– Им никогда не приходилось оправдываться за то что они существовуют. Их принимали такими, какие они есть. У них было пространство, принадлежавшее им естественным образом , им не требовалось работать локтями, чтобы его заполучить. И к тому же они вольны были чувствовать себя счастливыми или несчастными, одиночками или партийными животными - кем хотели, тем и чувствовали.
– Но были же книжки и про девочек?
– Я их никогда особенно не любила. Там, где появляются женщины, возникает напряженность. И всем персонажам книги приходится туго, женским в особенности. Вы этого не замечали? Странно.
Я этого не замечал. Сказанное ею походило на вступление к студенческой работе по литературе - Карен, наверное, случалось когда-то писать такие.
– Думаю, - продолжала она, - читать и писать я училась главным образом для того, чтобы сочинить продолжение «Ветра в ивах», продолжение, в котором все мои любимые персонажи обратились бы в женщин. Я бы очень аккуратно отпечатала его на бумаге такого же формата, как у настоящей книги, сделала бы рисунки. Что-нибудь наподобие: «Однажды утром Рэт проснулась и поняла, что сейчас просто-напросто взорвется» - примерно в таком роде.
– Странно, что вы не стали детской писательницей.
Выражение боли пронеслось по лицу Карен - я по неведению наступил на больную мозоль. И тут же с опозданием понял: мы достигли близости, к которой я так стремился, но от нее уже ничего не осталось. Карен, сдирая целлофан со свежей пачки сигарет, нахмурилась:
– Теперь нет никакого смысла писать детские книжки. Просто не осталось детей, чтобы их читать. Девочек волнует только одно - величина их титек. И если такое место, как Дремучий лес , существует, они отправляются в него с единственной целью - расстаться с невинностью.