Рассказы из сборника 'Пестрая компания'
Шрифт:
– Я ненавижу его! Ненавижу ублюдка! Я сам - голландец, но немцев ненавижу.
– Налей голландцу ещё пива, - сказал Суинни.
– За мой счет.
– Я ненавижу немцев, - продолжа Люббок, - я ненавижу англичан, французов и американцев.
– Кто же вам тогда по душе?
– поинтересовался бармен.
– Итальянцы. Их невозможно заставить сражаться. Они люди цивилизованные. Если какой-нибудь человек выходит против них с ружьем, они убегают как антилопы. И это меня просто восхищает.
–
– Весь мир следует как можно плотнее заселить итальянцами, - не обращая внимания на Ди Калько, продолжал Люббок.
– Такова моя программа, ребята. Моя фамилия - Люббок, и за мной целая куча предков-голландцев. Однако я их всех ненавижу. А если англичане защищают мой образ жизни, то им немедленно надо прекратить это занятие. Мой образ жизни сильно протух.
– Парни, - взмолился бармен, - потолкуйте о чем-нибудь другом.
– А если по правде, - сказал Суинни, - то я против войны ничего не имею. Сейчас я делаю одиннадцать долларов в неделю, и любое изменение может только улучшить мое положение.
– Это война - война отеля "Пис-пис".
– Что ты хочешь этим сказать?
– подозрительно спросил Ди Калько, ожидая нового оскорбления в адрес итальянской армии.
– Отель "Пис-пис" на углу Пятой авеню и Шестидесятой улицы. Они там устраивают танцы за чаепитием. Чайные танцы в пользу Империи.
– Чего же в этом плохого?
– сказал бармен.
– А ты видел типов, которые ходят в отель "Пис-пис"?
– спросил Люббок. Он перегнулся через стойку и, ткнув в бармена корявым указательным пальцем, закончил: - Маленькие жирные кролики и крольчихи в норковых манто.
– Лучшие люди!
– воинственно бросил бармен.
– Да, - невесело согласился Люббок.
– Если они начинают выступать за какое-нибудь дело, то это значит, что дело явно неправое.
– Я человек крайне осторожный, - негромко произнес Ди Калько, - и хочу быть понятым правильно, но для непредвзятого слуха твои слова напоминают речи коммунистов.
– Я ненавижу коммунистов, - Люббок осушил бокал и со смехом добавил: Они постоянно заняты тем, что семь дней в неделю режут друг другу глотки. Буффало Билл, нацеди-ка мне еще.
– Я бы не хотел, чтобы вы называли меня Буффало Биллом, - бармен наполнил бокал и продолжил: - Начав поступать подобным образом, вы кончите тем, что станете портить жизнь всем окружающим.
– Он смахнул шапку пены с бокала и поставил его перед Люббоком.
– Памятник в Вайоминге...
– восхищенно протянул Люббок, покачивая головой.
– Сегодня они танцуют в пользу Британской Империи, а завтра нас за эту Империю застрелят.
– Второе не обязательно вытекает из первого, - рассудительно произнес Суинни.
– Познакомьтесь с мистером Суинни из знаменитого семейства Летающих Суинни, - сказал Люббок, нежно похлопывая оппонента по запястью.
– Он обожает читать "Нью-Йорк Таймс". Обещаю возложить лилию на его могилу на Балканах.
– Да, в этом может возникнуть необходимость, - вмешался Ди Калько.
– Я хочу сказать, что в Европе может возникнуть необходимость в дополнительной живой силе, что, свою очередь, означает необходимость гибели нашего дорогого Суинни.
– Давай не будем переходить на личности, - сердито бросил Суинни.
– Прежде чем все закончится, мистер Суинни, - сказал Люббок, доверительно обнимая собеседника за плечи, - эта война успеет стать весьма личным делом. Для вас, сэр, и для меня. Она не станет личным делом лишь для кроликов из отеля "Пис-пис".
– Почему вы никак не оставите отель "Плаза" в покое?
– спросил бармен.
– Выпадет снег, а мы будем сидеть в палатках!
– взревел Люббок.
– Эй, итальянский патриот, - продолжил он, - обращаясь к Ди Калько, - я хочу тебя кое о чем спросить.
– Не забывай, - ледяным тоном сказал Ди Калько, - что я, прежде всего, гражданин Соединенных Штатов.
– Ну и как же ты, Джордж Вашингтон, будешь чувствовать себя, сидя за пулеметом, в тот момент, когда макаронники пойдут в атаку?
– Я исполню свой долг, - упрямо произнес Ди Калько.
– И не смей называть их макаронниками.
– Как понимать твои слова "макаронники пойдут в атаку"?!
– загремел Суинни.
– Ведь всем известно, что итальяшки в атаку не ходят. Они всегда отсиживаются в тылу.
– Ты не забыл, - сказал Ди Калько, - что мое предложение выйти на улицу и во всем разобраться ещё действительно?
– Парни, парни, - взмолился бармен.
– Поговорите лучше на другую тему... Очень вас прошу.
– Нет, вы только подумайте!
– восхитился Люббок.
– Одна война за другой. Одна война за другой! Сукиных сынов, вроде вас, загоняют зимой в палатки, а эти сукины сыны до самого конца не в состоянии ничего понять.
Суинни отступил на шаг и отстраненным тоном заправского полемиста начал:
– Я позволю себе пропустить мимо ушей некоторые слова твоего лексикона, поскольку меня интересует проблема по существу. Я хотел бы услышать, какое решение ты предлагаешь. Спрашиваю потому, что у тебя, видимо, имеется четкое представление о том, что следует делать.
– А я вовсе не желаю пропускать мимо ушей его грязные слова! возмущенно бросил Ди Калько
– Пусть скажет, - произнес Суинни, сопровождая это разрешение величественным жестом руки.
– Выслушаем точку зрения всех присутствующих. Пусть голландец говорит.