Рассказы о книгах
Шрифт:
Но больше всего способствовали популярности Петра Каратыгина его злободневные эпиграммы, экспромты, стихи и басни на политические, театральные и литературные темы, которые потом долго ходили по Петербургу, обижая одних и доставляя радость другим. Кое-что из этого его литературного наследия было напечатано еще при жизни автора, кое-что — после его смерти, но громадное большинство осталось в черновиках, значительная часть которых находится сейчас в поле нашего зрения.
Эпиграммы и экспромты Петра Каратыгина — это тоже своеобразная летопись его эпохи, носящая,
Черновая тетрадь его эпиграмм, стихов и экспромтов начинается периодом Севастопольской войны 1853 года и кончается почти последними днями его жизни. Для образца стоит взять наудачу немногое. Вот, например, басня «Русский молодец и заморские гости». Она из серии тех многочисленных «ура-патриотических» стихотворений, которые в изобилии выходили в первые месяцы Севастопольской кампании.
Кончается басня «шапкозакидательским« возгласом: «Еду не свищу, а как наеду — не спущу».
Только в 1862 году Каратыгин делает приписку к басне:
«Не я один—мы все так рассуждали,
За песни громкие мы рано принялись,
На бога мы свои надежды возлагали
И здесь и в небесах в расчетах обожглись...
И оправдалась та пословица над нами:
«Надейтеся на бога вы, да не плошайте сами!»
Кажется, что нет события, на которое не откликнулся бы в своей тетради Каратыгин. В 1855 году праздновался юбилей М.С.Щепкина. Вот какими стихами приветствовал юбиляра со сцены Петр Каратыгин:
«Театру русскому еще столетья нет,
А ты уж в нем полвека служишь честно,
Прими же от своих товарищей привет —
Всем торжество твое приятно нам и лестно!
Хотя завиден твой почетный юбилей,
Но не найдешь ты в нас ни зависти, ни лести,
Вот общий голос всех твоих друзей:
Художник! Ты вполне достоин этой чести!»
В тетради множество эпиграмм и экспромтов, посвященных Сосницкому, Дюру, выступлению трагика Ольриджа, попадаются «послания» к Нестору Кукольнику, Тургеневу, Данилевскому, Некрасову, Островскому и другим. Вот эпиграмма на скандальное, в свое время, выступление артистки Вестфали в мужской роли Гамлета:
«Скажите нам, мамзель Вестфали,
«Зачем вы «Гамлета» играли?
Ведь эта штука не легка:
В мужском костюме нам вы только показали
Вестфальские окорока,
А принца датского мы вовсе не видали!»
Появление журнала «Весельчак» (1858 г.), издававшегося А. Плюшаром под редакцией О. Сенковского (Барона Брамбеуса), Каратыгин встречает следующей эпиграммой:
«Ну
Однако со смеху никто из нас не умер,
В насмешку назвали его «Весельчаком»
И кажется, что нас подписчиков дурачат,
Плюшару весело с Брамбеусом вдвоем,
Нам вовсе не смешно, а деньги наши плачут...»
Журналу «Москвитянин», который издавался М. П. Погодиным, Каратыгин посвящает такую эпиграмму:
«Кто хочет разницу постичь,
Что значит «Москвитянин» и москвич?
Москвич подчас смешон и зачастую тучен,
А «Москвитянин» — сух и скучен».
Нападки Каратыгина на некоторые реакционные явления в литературе того времени отнюдь не значат, однако, что он был настоящим приверженцем демократической литературы.
Когда газета «Северная пчела», избавившись, наконец, от мракобесов Фаддея Булгарина и Николая Греча, попыталась встать под новым редакторством на какие-то иные, более прогрессивные рельсы, Каратыгин разразился таким стихотворением:
«Читая нынешнюю «Пчелку»,
Спросить хочу я, под рукой,
Скажите: что же в этом толку,
Что в ней редактор стал другой?
И чем же он газету улучшает?
Не в том ли весь ее прогресс,
Что Гоголя в ней с жаром выхваляют
И что Белинского возносят до небес?
Хоть против прежнего газета шире стала,
Но не прибавилось ума в ней ни на грош,
И тут пословицу невольно приведешь:
«Хоть лоб широк, да мозгу мало»...
Время повернуло эту пословицу против самого Каратыгина, но что мог знать тогда этот талантливый, но явно обывательски настроенный «артист императорских театров?»
Убежденный ретроград, он принимает активное участие в организованной травле Н. А. Некрасова, когда 16 апреля 1866 года, в дни разгула реакции редактор «Современника», рассчитывая спасти журнал от неминуемого разгрома, делает величайшую и роковую ошибку в своей жизни — читает в Английском клубе вынужденные стихи в честь Муравьева-вешателя.
Играя словами, Каратыгин пишет по этому поводу эпиграмму:
«Из самых КРАсных наш НеКРАсов либерал,
Суровый демоКРАт, неподкупной сатирик,
Ужели не КРАснел, когда читал,
Ты Муравьеву свой преКРАсный панегирик?»
Многократно повторяемое в эпиграмме «Кра-кра-кра» прозвучало в то время зловещим карканьем могильного ворона над головой травимого со всех сторон редактора «Современника».
Каратыгин, не поняв поэта-революционера, посвящает ему и такую эпиграмму:
«Кого стихами ты своими обманул?
Куда девалася Маратова свирепость?
Иль ветер на тебя с той стороны подул,
Где Петропавловская крепость?»
История давно поняла неверный, но вызванный необходимостью, тактический шаг революционного поэта-демократа Н. А. Некрасова. Но поднятая в то время травля и злопыхательство вокруг его имени, доставили поэту неописуемые страдания. Впрочем, возлагать особую вину на одного Каратыгина тоже не следует, так как этой тактики Некрасова не сразу понял даже и Герцен.