Рассказы о Москве и москвичах во все времена
Шрифт:
А следы мои по чистому снежному насту к подъезду единственной строчкой легли. Давно, видно, никто к дому не подходил.
Триумфальная арка по-московски
И наплелось же путаницы с этими Триумфальными воротами… Возьмешься разбираться — и не сразу выпутаешься. И раньше-то при мыслях о Триумфальных воротах голова кругом шла — где были, когда стояли, в честь кого и во имя чего, а в советское время и вовсе историческую трясину устроили. Кремлевские умники, переиначивая и переименовывая московские улицы и площади, рассчитывали, что увековечат свои имена, что творят они вечное дело. А как их самих ветром сдуло, так и забыли про них.
Самые первые упоминания о Триумфальной площади, что образовалась как бы сама собой, а вовсе не по мановению какого-то градостроителя, находятся аж во второй половине XVI века. Тогда-то площадь и начала проявляться у Тверских пограничных ворот Земляного вала. А самые первые «Врата Триумфальные» поставили в том месте поперек Тверской в 1721 году в ознаменование победы России в Северной войне. Тянулась война с попеременным успехом 21 год, пока Петр Алексеевич не поставил в ней победную точку, и через те, самые первые ворота, сияющий, он въехал в Москву. Были они деревянные, увитые яркими цветами и лентами. От тех самых первых ворот и повелось укоренившееся название площади.
Не известно, сколько в точности просуществовали первые врата, но обширное место вновь оголилось. То ли руки у московских градоначальников не доходили, то ли побед громких давно не одерживалось. Продувалась Триумфальная площадь всеми ветрами московскими, а по зиме высоченные сугробы здесь наметались. Пронесутся санки лихие, прострекочет карета почтовая или протрезвонят пожарные с лихим поворотом к Садовой — и снова ненадолго затихает Триумфальная площадь.
Но вот всполошились! Опять принялись сооружать Триумфальную арку — по указу императрицы Екатерины Великой. Не могла она допустить, чтобы П. А. Румянцев-Задунайский после блистательной победы над турками просто так въехал в Москву. Вот для него-то и строили арку в 1775 году.
И еще одна арка появилась на Триумфальной площади, на том же месте, в 1797 году. Нарочно для того, чтобы Павел I проследовал через нее на своем пути к коронации, по дороге в Московский Кремль, нашими царями уже наезженной. Сознавали, что только в древней столице можно скипетр с короной принять.
Эти ворота, все еще деревянные, снесли в самом начале XIX века. И вот тогда Триумфальная площадь прорисовалась как одна из самых больших и важных в Москве. Правда, называлась она в народе иначе: с русского языка легче скатывалась «Трухмальная площадь». Гиляровский уверял: иначе назовешь — не поймут.
Приблизительно в тех пределах, какой мы видим площадь сейчас, образовалась она в 1820 году, когда засыпали ров старой оборонной системы, сровняли Земляной вал в месте пересечения Тверской и Садовой.
Ворот и арок здесь больше не ставили, хотя название площади в памяти москвичей уже навсегда зацепилось.
Великолепную каменную Триумфальную арку великий князь и преемник Александра I на престоле Николай Павлович повелел возвести у Тверской заставы, по соседству с нынешним Белорусским вокзалом. Отсюда и путаница: площадь-то Триумфальная далеко в стороне теперь оказалась!
Арку в честь победы в войне 1812 года строили архитектор Осип Бове, лихой корнет Московского гусарского полка в 1812 году, и скульпторы И. П. Витали и И. Т. Тимофеев. Семь лет сооружали арку. Рассказывая о ней, Гиляровский отчего-то говорит о «четверне» коней в колеснице, а их — «шестерня». Народ скульптурную группу на арке тут же окрестил «бабой с калачом», хотя, вообще-то, сия баба — богиня победы Ника с поднятым венком славы в правой руке. Надпись же на вратах, сделанная на латинском и русском, гласила: «Священной памяти императора Александра I, восстановившего Москву из пепла и развалин».
В 1935 году Триумфальную площадь велели называть именем «самого талантливейшего поэта нашей эпохи». А великолепную арку снесли еще через год. И только спустя тридцать с лишним лет восстановили совсем в другом месте Москвы — на Кутузовском проспекте. И уж конечно, без слов благодарности в адрес царя-созидателя.
Императрица бывала здесь в гостях
У огромного здания, выкрашенного ядовито-желтой краской, с гвардейским строем белых колонн вдоль фасада, колготятся долгоногие девчонки, покуривают мальчишки в мешковатых штанах и черных джинсах, и все с рюкзачками, будто в турпоход собрались. Веселая толпа моих современников возле дома, которому четверть тысячи лет…
Спрашиваю у двух девчонок, а кто такой этот Еропкин, чье имя на мемориальной доске старого дома на Остоженке — их временного пристанища в начале пути.
— Купец какой-то…
Спросил у мальчишек-студентов.
— Да вроде меценат был такой…
Нет. Ни тем, ни другим Петр Дмитриевич Еропкин не был. А был совершенно необыкновенным человеком в екатерининском времени. Губернатор Москвы, сенатор и генерал-поручик Еропкин, живший всегда скромно, предпочитавший держаться в тени и никогда не искавший никаких наград, тем не менее был обвешан наградами. И вовсе не за выслугу какую-то их получал, а за дела государственной важности, а более всего прославился в выморочный для Москвы 1771 год, когда обрушилась на древний город моровая язва — чума. Слава тогда выпала Еропкину кровавая, страшная, и, хоть поступал он по велению долга и выхода ему другого не оставалось, как рассказывали, до конца своих дней казнил себя и мучился от сознания неизбывной вины.
Чума нагрянула в январе и сразу выкосила уйму людей, словно на крыльях перемахивая из дома в дом. Народ сидел за закрытыми ставнями, за разложенными кострами возле ворот в надежде уберечься возле огня, да только напрасны были эти надежды… Паника, охватившая город, оказалась столь велика, что народ кинулся бежать даже не зная куда. Московский главнокомандующий, бесстрашный граф Салтыков, победивший императора Фридриха в прусской кампании, бежал из Москвы безоглядно, за ним устремились губернатор Бахметев и обер-полицмейстер Юшков. Власти в Москве не осталось, как не осталось ни солдат, ни полиции. Грабежи и разбой творились открыто, и управы на разбойников негде было искать…
В те самые дни выбор императрицы и пал на Еропкина. Именным указом она приказала ему строжайше следить за тем, чтобы никто Москву даже тайно покинуть не мог, «дабы чума не могла и в самый город С.-Петербург вкрасться».
Страшное зрелище являла собою Москва. В сентябре и октябре померло до двадцати тысяч человек, трупы валялись прямо на улицах и во дворах, и их некому было убирать, потому что вымерли почти все фурманщики и мортусы, как называли похоронные команды, кои сколачивались из приговоренных к казни. Бунт вспыхнул внезапно и вмиг воспламенил в ужасе замерший город.