Рассказы о Москве и москвичах во все времена
Шрифт:
Гоголь словно согрелся в этой семье. Его с неизменной радостью встречали здесь, когда он возвращался после долгих заграничных поездок, а юная Вера, любимая дочь Аксакова, с уже воистину женской интуицией сразу же спрашивала: «Вы для того и приехали, чтобы сразу уехать?» Гоголю не нравились все эти расспросы, и он с трудом их терпел.
Окончательно и бесповоротно он распознал отношение к себе Сергея Тимофеевича в одну из трудных минут своей жизни. Гоголю позарез, смертельно были деньги необходимы, а взять их где — он не знал. Рухнули всякие расчеты, надежды, и вдобавок он потерял бумажник, в котором носил всю имевшуюся наличность. И тут взволнованный Аксаков, с трудом придавая голосу твердость, потому что боялся своим предложением обидеть гениального человека, сообщает, что безо всякого
В одной известной книге о Гоголе нашел я как-то, что именно сюда, в этот дом, Николай Васильевич привез только что вышедший том «Мертвых душ». Но нет, ошибается биограф: в мае 1842 года Аксаковы в Сивцевом Вражке уже не жили. Они переехали в другой дом неподалеку, и он, увы, не сохранился. А этот стоит, по счастью, напоминая о великих людях, сюда приходивших.
Теперь здесь — филиал Государственного литературного музея, но еще до 1980 года оставались в доме коммуналки. А ведь именно в этом доме, в семье Аксаковых Гоголь отмечал свое сорокалетие… Факт можно считать доказанным.
К сожалению, ничего из аксаковской обстановки в доме не сохранилось. Мебель, что сейчас можно увидеть, отражает стиль той эпохи, и только. Но, по правде сказать, это ведь и не музей Аксакова. Хотя, конечно, одновременно мог бы им и быть. Ну да это уже совсем другой разговор.
Чудный дом на страшном месте
Полжизни прожил неподалеку от этого изумительного дома — надо было только от Серпуховки Полянку пройти, — а даже не подозревал о его существовании. Мрачная, безобразная громада Дома на набережной, похожая на брошенный город из-за того, что во дворе его всегда было пусто, заслоняла, скрывая от глаз людских красавец дом, не похожий ни на какой другой во всей Москве. Но однажды, гуляя с девчонкой после выпускного школьного вечера, сошли мы отчего-то с Большого Каменного моста и направились по спящей Берсеневке, стараясь подальше держаться от безобразного дома.
И тут нам открылось такое…
Этот чудный дом, словно бы писанный яркой акварелью на темно-сером листе ватмана или на огромном холсте на заднике сцены, завораживает необыкновенной своей красотой. Чей дом, кто жил в нем — ничего не удавалось долго узнать. А потом, словно бы в благодарность за мои поиски, дом стал рассказывать о себе.
Самая древняя часть палат, примыкающих слева к этому дому, построена в начале XVI века, и принадлежали палаты боярину Ивану Никитичу Берсень-Беклемишеву, известнейшему дипломату в царствование Ивана III и сына его Василия Ивановича.
Беклемишев служил какое-то время приставом при германском после в Москве, потом сам поехал в Польшу послом. Был он любимцем и главным советчиком Василия Ивановича, пока тому не показалось, что слишком уж перечит Беклемишев ему. А тут и доброжелатели приспели вовремя и оклеветали любимца великого князя. Княжеская милость — палка о двух концах. И Беклемишев был обезглавлен. Пролилась первая кровь этого дома.
В царствование Ивана IV перешел дом каким-то образом в хваткие руки Малюты Скуратова, зверя-опричника, задушившего своими руками митрополита Филиппа и множество других душ загубившего. Как-то в 1906 году, когда строили неподалеку от этого дома электрическую станцию, при вскрытии котлована открылись неведомые подземелья с орудиями пыток и костями растерзанных. Предположительно именно здесь прятались пыточные Грозного. И, сказывают, шел от дома Малюты тайный ход в те подземелья. А серебряные монеты времен Ивана Грозного, там же найденные, — плата палачам, наверное. А может, и купить кого-то хотели… Теперь не узнать.
От Малюты, согласно преданию, дом попал прямиком в царские руки: одна из дочерей Скуратова вышла замуж за Бориса Годунова и дом был за нею в приданом. Дочки, кстати, удались обе в папеньку: доподлинно известно, что одна отравила боярина М. В. Скопина-Шуйского, а другая ославилась своим жесточайшим обращением с дворней. Короче, недалеко яблочки от яблоньки укатились. И снова лилась кровь на этом месте ужасном…
Дом, который выходит фасадом на Берсеневскую набережную, построен на месте старых палат, на их белокаменном основании, посейчас видном достаточно хорошо. Построил его в 1657 году думный дьяк Аверкий Кириллов, тоже человек с судьбою необычайной. Впрочем, это не просто дом был уже, а целая городская усадьба с церковью Святого Николы Чудотворца, тоже поставленной на подклете более давнего времени. Богатый Кириллов был первым прихожанином той церкви и первым ее дароносителем. Считается, что существовал некогда и ход из церкви прямо в палаты Кириллова.
Карьеру же себе Аверкий построил на царской флоре. Был он ботаником: разводил необыкновенные растения в царских садах. В этом деле не было равных ему. За то царь и сделал его думным дьяком. После дочери Ивана IV он долго — четверть века — владел домом. Но и его крови суждено было пролиться. Место это и впрямь оказалось зловещим для его владельца.
По смерти царя Федора Алексеевича (1661–1682) московский двор погряз в интригах, отчаянной борьбой не на живот, а на смерть. Аверкий, всегда старавшийся держаться справедливости, присоединился к Нарышкиным и сразу же сделался врагом Милославских. Милославские же, замыслившие извести и сам род Нарышкиных, внесли в черный список и тех, кто их поддерживал. Аверкий в списке, конечно же.
В 1682 году стрелецкий бунт оборвал жизнь Кириллова: его сбросили с Красного крыльца наземь, изрубили секирами, саблями. Но этого мало показалось злодеям: тело выволокли на Красную площадь и еще кричали при этом: «Расступись, думный едет!» И кажется, случайно уцелел сын его Яков, ставший впоследствии думным дьяком…
Что сталось с домом потом… В самом начале XIX века поселились в нем сенатские курьеры. Удобное место, рукою подать до Кремля. В то время дом так и назывался — «курьерским». А потом домом довольно долго владело Русское археологическое общество, пока не наступило советское время. Когда братья Иофаны принялись строить свой жуткий дом-левиафан, Дом на набережной, дивные палаты Кириллова отдали под общежитие строителей.
Да, что и говорить, страшное место… А дом — чуден, прекрасен. Жемчужина в короне Москвы.
Драма против Кремля
Наверное, это самый знаменитый московский дом советского времени. И самый зловещий, пожалуй. Да и не дом это вовсе, а целый город: пять тысяч квартир. И все, что нужно для обособленной социалистической жизни, в нем есть: универсальный магазин, гастроном, кинотеатр, детские ясли, прачечная, клуб. У входов в подъезд, только внутри, маячили вахтеры в форме и с револьверами. Ну уж не консьержи, конечно, а форменные часовые: чужая муха не пролетит… Чужое животное не пробежит: сторожевые собаки тут же на стреме.
Дом и в самом деле задумывался как пример образцового социалистического общежития, в котором, разумеется, все семьи жили в отдельных квартирах, и архитектор Б. Иофан, его спроектировавший, представил дом на ватмане красно-розовым, чтобы в цветовой гамме он перекликался с Кремлем. А вышло вон что: Бастилия — не Бастилия, крематорий — не крематорий… Ужасная, мрачная громада…
Берсеневская набережная, дом 20/2. Дом Правительства, как его называли прежде и Дом на набережной — после того, как вышел роман Юрия Трифонова с таким названием.