Рассказы (сборник)
Шрифт:
Но однажды мне разонравилось название Черное озеро, и я придумал другое, которое по звучанию и таинственности ничуть не уступало Орплиду поэта: Бимини. Три «и» в нем звенели, переливались и сверкали совсем иначе, нежели одно «и» господина Мёрике. Я постоянно повторял это имя дома и в школе. Я пел его своим обычным высоким дискантом и нарочито низким басом. И чем больше мои сестры смеялись над этой странностью, а моя мать стала опасаться за мой рассудок, тем чаще я пел свое Би-ми-ни. Поскольку я не говорил, что это означает, никто ничего не мог понять, а я довольствовался верой, что это название рая.
Единственный, кто очень хорошо знал, что такое Бимини, был наш
Но как это бывает с любовью, ей нужны наперсники, которые участвовали бы в ее чудесах, хотя бы для того, чтоб завидовать счастливому обладателю. Терзаемый счастьем и гордостью, я рассказал своим соученикам о Бимини. Когда они высмеяли меня, ибо для них Черное озеро было скорей заколдованным кащеевым царством, а не волшебной страной, я объяснил им, что раньше, когда все у нас было языческим, Черное озеро называлось Бимини: об этом я прочел в одной ученой книге.
Все связанное с нашими языческими предками пользовалось у нас, мальчишек, глубоким уважением, которое мы любили высказывать публично, зная, что это злит нашего старого пастора. И скоро Черное озеро в школе стали звать не иначе, как Бимини. Так продолжалось до тех пор, пока об этом не проведал кантор Каннегисер, который очень удивился, а узнав, что я изобрел это имя, решил выяснить, откуда я взял это слово. Ему, моему старшему другу и проводнику по стране вне осязаемого, я не стал врать и потому сказал правду: я его выдумал. Тогда он засмеялся, ловко выдернул из своего шкафа книгу, раскрыл ее и показал мне стихотворение, озаглавленное «Бимини».
Я страшно перепугался, и мой старый учитель, заметив это, тоже. Только причины нашего испуга были разные. Его огорчило мое хвастовство знаниями, которых у меня не было; меня же пронзила боль открытия, что кто-то другой нашел это звонкое слово до меня и даже напечатал его. Наверное, чтобы облегчить мне отступление, кантор наклонился и прочел:
Как-то раз лазурным утром В океане, весь цветущий, Как морское чудо, вырос Небывалый новый мир… Но и старый наш знакомец, Наш привычный Старый свет В те же дни преобразился, Расцветился чудесами [9] …9
Перевод В. Левика.
Как хорошо, что он читал тихо, ведь и со мной случилось превращение, да такое чудесное, какое обычно бывало только в Бимини. Чувство стыда из-за мнимой лжи сменилось радостной уверенностью: значит, страна Бимини действительно существует. И нашел я ее без помощи этого человека, знавшего о ней до меня. Мое разгоряченное воображение жадно впитывало то, что кантор читал теперь громко, хотя как будто и про себя:
Птичка Колибри, лети, Рыбка Бридиди, плыви, Улетайте, уплывайте, Нас ведите к Бимини [10] .10
Перевод В. Левика.
Что мне какая-то птица или рыба —, я, я сам мог указать этот путь! Тут кантор захлопнул книгу и серьезно спросил: «Где ты читал Гейне? Может, тебе отец купил эту книгу?» От моего отца, который, будучи славянином, называл себя язычником, в деревне ждали всего, что угодно.
Мой испуг, на сей раз вызванный быстрой сменой настроения учителя, имел еще и другую причину. Я вовсе не хотел врать кантору, как соврал своим школьным товарищам, которым говорил, будто имя это найдено в одной ученой книге, и сказал правду, что я его выдумал. А оно и впрямь напечатано в книге, и моя правда превратилась в ложь. Если б я солгал кантору, как лгал своим друзьям, то это сочли бы за правду. Ведь так оно и было бы. Лишь много поздней я понял, что людская жизнь складывается из путаных отношений правды с ложью.
Но для учителя история с выяснением происхождения слова Бимини еще не кончилась. Теперь ему хотелось узнать, читал ли я Гейне и если читал, то где. Я честно признался, что никогда и нигде не читал, и спросил, кто такой этот самый Гейне. «Генрих Гейне — великий немецкий поэт, и я знаю на память „Лорелею“, которую он сочинил». — «А, так это он?» — «Да, и он написал много прекрасных стихов и песен», — добавил кантор Каннегисер. Я попросил его одолжить мне книгу, он это делал всегда. Но он не захотел: потом, сейчас мне ее все равно не понять. «А „Бимини“? Можно мне разочек прочесть его?»
— И дался тебе этот Бимини! — сердито воскликнул он. — Всю школу им взбаламутил.
— Разве в этом есть что-то неприличное? — хотелось мне знать.
Тут он весело рассмеялся и погладил длинную белую бороду.
— Ты думаешь, бесенок, что у меня есть такие книги?
Тут и я не мог удержаться от смеха. Откуда мне было знать, что существуют неприличные книжки!
Когда отец через несколько дней поехал в уездный город, я попросил его привезти мне книгу поэта Гейне.
Для верности я написал ему имя: Генрих Гейне.
Так я познакомился с Гейне.
— Там было много его книг, — сказал мой отец. — Я выбрал тебе эту. Похоже, что это псалтырь. Ты ведь теперь прислуживаешь в церкви.
Она называлась «Книга песен». Сначала эту книгу прочла моя мать; она была очень набожной и переживала, что отец не ходит в церковь. Книга ей очень понравилась. Это меня насторожило, потому что я хоть и был церковным служкой, то есть по воскресеньям зажигал в церкви свечи на алтаре и прикреплял к доске номера псалмов, но книг, в которых печатались только жития святых и церковные песнопения, я совсем не любил, хотя буквально проглатывал все написанное.
Одно стихотворение моя мать выучила даже наизусть: «Ты как цветок».
Моя старшая сестра уже причащалась. Особого пристрастия к чтению у нее не было, но видя, что я постоянно читаю, она выпросила у меня книгу. Однажды я заметил, как глаза у нее загорелись, хотя и были мокрыми.
— Здесь так хорошо написано про любовь, — сказала она. — И все больше печальное. Бедняга! Наверное, тот, кто это сочинил, в конце концов что-нибудь сделал с собой!
Тут моя мать забеспокоилась, вспомнив стихотворение о цветке. Она взяла книгу и долго смотрела на портрет Гейне.