Рассказы (сборник)
Шрифт:
Советник, показывая на палку: «Это Германия, вот она, тут. И народ германский, каким он был когда-то, он тоже тут. А когда я оглядываюсь вокруг…»
Господин Бергман: «Вы видите почтенных прежде бюргеров, ставших спекулянтами, беспризорную молодежь. Но при желании мы могли бы увидеть и много, много работающих с утра до вечера. В нашем строительном управлении трудятся семидесятилетние. Сегодня мы взяли чертежником бывшего тайного правительственного советника по строительству или что-то в этом роде, самого настоящего. Ему семьдесят,
Господин Бергман, видимо, надеялся, что такая новость произведет впечатление, и теперь удивился, что советник молчит. Но он продолжает наступать: «Вы человек мыслящий. Задумывались ли вы, чем бы все кормились, скажи крестьяне в тысяча девятьсот сорок пятом году: чего зря стараться, обеспечить бы себя, и ладно? А как работают женщины? Посмотрите хоть на свою дочь. Разве она жаловалась когда-нибудь, разве оплакивала прошлое? Она поняла, что надо делать, чтобы ее сын не стал околачиваться в залах ожидания, торговать американскими сигаретами или не записался в иностранный легион».
Советника передергивает от таких слов, он озирается раздраженно и нервно, однако опять не говорит ничего.
Господин Бергман идет в открытую: «Если вы действительно смотрите, что делается вокруг, господин советник, то рядом с рабочими, крестьянами, работающими женщинами, бывшими партайгеноссе, которые работают, потому что хотят загладить свою вину, так вот, рядом с ними вы заметите и людей пожилых, лет шестидесяти, походка у них упругая, как у сорокалетних, но на прогулку они таскают при себе толстую палку с воспоминаниями. Им кажется, они имеют на это право, ведь они не кричали так уж прямо „ура“ Гитлеру, когда тот убивал евреев и нападал на. чужие страны. Эти моложавые шестидесятилетние мужчины считают себя жертвами эпохи и потому позволяют себе разгуливать в такое время, а их дочери изматываются на работе да еще занимаются домашними делами. Все, а теперь можете меня выставить».
Господин Бергман встает и идет к дверям. У дверей он останавливается в ожидании, потому что советник все еще задумчиво молчит. Дочь смотрит на господина Бергмана, и взгляд ее светится надеждой и благодарностью; Фридхельм между тем корчит рожи.
Увидев, что все молчат, господин Бергман опять начинает: «Некоторые держатся в стороне из одного лишь смехотворного протеста против перемен в политической и социальной жизни».
Советник: «Я всегда был сторонником здорового прогресса и развития».
Господин Бергман с облегчением подходит к нему ближе: «Что же вам мешает придерживаться такой позиции и сейчас, господин советник? Никто не требует от вас речей в поддержку социализма. Он и без вас наступит. Но работать ради создания нового государства, которое должно принести надежду нам, немцам, — это вы можете? Допустим даже, оно в самом деле не сулит вам надежд, все равно оно может дать вам прекрасную возможность рассчитаться с ошибками прошлого. Но в любом случае оно даст вам — хлеб!»
Советник все еще не отвечает, и тогда господин Бергман вновь присаживается к столу.
Господин Бергман: «Вы строитель по профессии. Дело строителя ликвидировать разрушения, улучшать, создавать новое, двигать что-то вперед, помогать своему народу! — Он на всякий случай встает, однако от стола не отходит. — Бросьте эту глупую палку, возьмите лучше в руки линейку!»
«Ну, сейчас будет!» — думает Фридхельм, но ничего особенного не происходит, просто советник смотрит на них с улыбкой, и тогда мальчик, приблизившись, берет со стола палку, которую господин Бергман положил перед советником. Но тут советник протягивает руку и забирает палку у Фридхельма. Затем как бы между прочим спрашивает: «А что вы там у себя строите?»
Господин Бергман, усаживаясь опять: «Жилье, усадьбы для крестьян-переселенцев. Начнем восстанавливать разрушенные города. Будем строить школы, фабрики, мастерские. Словом, новую и счастливую Германию, — Он делает паузу и опять настойчиво принимается за свое. — Как было бы прекрасно, господин советник, если бы человек вроде вас мог когда-нибудь написать в своей автобиографии: я участвовал в строительстве новой жизни!»
Все чувствуют, что наступил решающий момент. Некоторое время они молчат, никто не шелохнется. Взгляд советника серьезен. У женщины слегка дрожат руки. Сейчас надо сказать что-то такое, чтобы сохранить и раздуть появившуюся вдруг искру. Но любое слово может и погасить ее. А если все будут молчать, она, глядишь, угаснет сама.
И тогда Фридхельм — или нечто неведомое устами Фридхельма — неожиданно произносит:
— Если палка тебе больше не нужна, подари мне картинки с нее, а, дедушка? Мне за них дадут кучу новых марок.
Советник встает:
— Я дарю эту палку вам, господин Бергман. Делайте с ней что угодно.
Его слова не сразу доходят до них, а Фридхельм ноет. Ясно лишь, что что-то произошло, и, кажется, очень хорошее.
Господин Бергман: «Давай поделим подарок, Фридхельм. Тебе картинки, мне палку».
Советник: «Вы непоследовательны, господин Бергман. Зачем же мальчику отягощать себя воспоминаниями, раз они такие опасные?»
Господин Бергман, весело: «Молодежи эти воспоминания мешать не будут. Обменяет их, вот и все. Он ведь так и собирался».
Советник барабанит пальцами правой руки по спинке кресла, переводит взгляд с непоседливого Фридхельма на дочь, которая замерла рядом, в левой руке чашка, в правой посудное полотенце, наконец, на господина Бергмана, который жует погасший окурок сигары. Потом он говорит:
— А знаете, господин Бергман, почему я так просто расстался с палкой? Потому что сегодня чуть было не обменял ее вместе со всеми воспоминаниями у некоего таинственного незнакомца. На два угольных брикета и несколько английских сигарет. Я, знаете, испугался, что предложения, которые сделал мне этот незнакомец, со временем могли стать опасными.
Советник произносит все это очень серьезно, а они смотрят на него в изумлении, чуть ли не в испуге, ибо ничего не понимают. Но вот он встает и улыбается: