Рассказы (сборник)
Шрифт:
Господи, ещё один! Тащит из бака скелет новогодней ёлки. Кто это её выкинул сейчас-то? вроде рановато, обычно держат до старого нового года.
Мне нравится выражение "старый новый год", оно смешное. Мне вообще здесь нравится, хотя я в этом дворе посторонний. Я здесь, потому что жду Её.
Опять никого. Голоса где-то вдали, а поблизости — руку протяни — стоит тишина. Где-то там мерцает фонарь. А здесь всё-таки мрачновато. Чернеет опустевшая помойка. Неужели Она тоже в ней роется? Как-то раз я, кажется, видел Её — она засунула морду в мусорный бак; скосила глаза, увидела меня и злобно ощерилась… Может быть, и роется, да. Но дыхание у неё всегда чистое. Сильное и чистое.
Той зимой я с Димой ходил на ёлку: из гардероба волокли шубки, в руках — пластмассовые баночки с леденцами, с конфетами, мама накручивает на шею зелёный шарф… Помню ещё что-то мелькающее, беленькое, серенькое, какой-то бессильный потёк мочи на снегу — и всё кончается вечерними снегами, чёрным провалом за дверью подъезда, и растерянным светом лампочки над ней. А в этом чёрном провале, стояла Она, слитая с чернотой.
Так это началось. Внутри Неё было тесно и сладко.
Вот так же, как сейчас, вчера ночью я стоял у запертой двери школы. Я, конечно, тоже ждал Её. Не помню уже, как оно было; в общем-то, у нас с Ней всё примерно то же самое, давно без перемен.
Почти что семья. Брак.
И всё-таки каждый раз, когда я жду её — уже без нетерпения, уже почти со скукой, — я всё-таки не могу отделаться от мысли, что Она не придёт.
Её всё ещё нет.
Она не боится дневного света, даже, кажется, предпочитает его. Просто не можем же мы это делать вот так… могут увидеть, поднять крик, мало ли что. Ей, впрочем, всё равно, но мне-то нет.
Кажется, Она не любит тепла — ещё бы, с её-то мехом. Не любит закрытых помещений. Не переносит обмана, и сама меня никогда не обманывала, если не хочет говорить — просто не ответит. Немудрено, впрочем, при таких-то сложностях в общении. Правда, когда ей надо мне что-то дать понять, у неё это получается с лёгкостью.
Несмотря ни на что, ничего «демонического» в ней не чувствуется.
На неё можно положиться, хотя и в известных пределах.
Никого.
Она любит ласку, но только самую простую: чтобы её погладили, но не по голове, а по спине, по брюху (вечно у неё торчат соски). Или уж — прямую мастурбацию. Для этого Она обычно ложится, даже, можно сказать, раскладывается. Обленилась, хвост ей поднять лень… Ну что тут поделаешь… Ещё очень любит тереться об меня всем телом, а запах у Неё не то чтобы неприятный, но сильный.
Нет Её. Холодно. Ноги замёрзли.
Ну, конечно, у меня бывали другие женщины, кроме Неё. На одной из них я даже был женат. Это продолжалось довольно долго. Сейчас у меня не очень хорошо с памятью, так что я почти всё забыл. Помню только, что ей всё время хотелось денег, а когда они появлялись, она немедленно тратила всё на какую-нибудь дрянь. Ещё она выщипывала себе волосы на лобке, потому что мама ей сказала, что это "возбуждает мужчин". Одно время я пытался ей объяснить, что меня это совсем не возбуждает, но потом понял, что я и не имелся в виду. А ещё роддом, какие-то пелёнки в ванночке… нет, совсем не помню. Что-то ещё? Вертится фраза про варечку, платье полосатое, музей… господи, откуда всё это? Какая-то книжка, я вообще читал много всяких книг, когда жена ушла насовсем, как это называла та, другая женщина, которая жила у меня в доме и кормила меня фруктовыми салатиками, а потом тоже ушла насовсем, и я остался с Ней.
Как вымерло всё.
Ей от меня, в общем-то, ничего не нужно. Ну, почти ничего. Она может прекрасно обойтись и без меня, и без этого всего вообще: вокруг полно людей помоложе и посильнее. Просто почему-то она однажды предложила себя, потом — почему бы и нет? — ещё раз, а теперь наши отношения нас просто устраивают. Особенно сейчас.
Понятия не имею, знают ли домашние о нашей связи. Если и знают, предпочитают не вмешиваться. Но иногда дают мне понять, что обо всём осведомлены, или хотя бы догадываются. Чёрт бы их взял вместе со всеми их догадками.
Хотя нет, в последнее время я ничего такого не припоминаю.
Вообще, куда они все делись, эти домашние? Была какая-то девочка с аллергическим румянцем, как же её звали? Кажется, просто внучка. Внучка-жучка. Была ведь какая-то жучка… Да, маленькая такая собачка, её завёла та женщина с фруктами… Она её, конечно, загрызла. Может быть, от ревности? Нет, это же смешно, собачка была совсем маленькая. Тем более, я же не извращенец, ко всякому такому меня никогда не тянуло… (Она — это другое дело.)
Кстати, к женщинам Она никогда не ревновала.
Я не уверен, что Она мне верна, но мне хотелось бы так думать. Хотя, конечно, нет. Если бы Она была только со мной, я бы не дожил до этих лет.
Она меня бережёт, хотя мне это неприятно.
Её нет.
Ба! Ну конечно, вот куда девалась внучка — уехала в Америку с этим смешным парнем, не помню кто он по профессии, вроде бы какой-то химик, или биохимик, не помню. Меня даже пригласили на свадьбу, но в тот день у меня было свидание с Ней, я же не могу пропустить свидания.
Если Она когда-нибудь не придёт, это будет значить, что я скоро умру. Ей всё-таки кое-что нужно… эта, как её, жизненная энергия. Сейчас у меня почти ничего не осталось, и она дала мне понять, что последнее она не возьмёт. Я хотел бы умереть на Ней, но Она считает, что это плохая смерть. Я ей верю: в конце концов, Она больше нашего знает о том свете…
Её нет. Ну что ж, теперь всё понятно.
В общем-то, у меня была хорошая жизнь.
По крайней мере, у меня была хорошая подруга.
Архив
Посвящается Хорхе Луису Борхесу
Вопреки всем известным доселе свидетельствам, Архив вовсе не велик: пять полок, в углу табуретка, на которой оставили картоны с документами, увязанные вчетверо. Те же картоны лежат плашмя на длинных полках; верхняя полка почти пуста. Я потянулся к ней за какой-то папкой, и та тронулась и упала вниз, медленно перевернувшись в падении.
Наклонившись к ней, я отворил обложку. Между калек там лежали, засушенные, красные кленовые листья.