Рассказы-созерцания
Шрифт:
– Это Ляля. Не бойтесь. Она умная и добрая. А то, что про неё говорят, глупости.
– А что говорят?
– Говорят, она задушила ребенка.
– Почему не усыпили?
Маша пожала плечами.
– Ляля здесь всех знает, местных не укусит. А чужих… Собаки кусают только тех, кто боится. И то не сразу. Сначала рычат…
Дальше Мусин снова перестал слушать. Он разговаривал сам с собой. О том, что цыганка была права и про собак, конечно, говорила образно… И он, владелец домашней библиотеки, должен был сразу догадаться. И как раз встретил Машу… И вправду, ничего хорошего не вышло. И эта женщина глупа, скучна и противна.
А настоящая Анна Сергеевна ждет его где-то в саду, за соседним столиком. И в день их встречи моросящий дождь прекратится. Люди спрячут зонтики, перестанут пить чай в кофейне. Белый шпиц будет спать под столиком и радостно лаять, если Анна Сергеевна возьмет собачку на руки.
5
Уже стемнело, когда они пришли к Машиному дому. Поднялись по узкой грязной лестнице. Женщина открыла дверь. Из квартиры повеяло теплом и сладкими духами. Стоя на пороге, Мусин оглядел тесную светлую прихожую, мягкий коврик в углу.
– У вас дома собака?
– Да. Лайка…
– Вот как раз на них у меня аллергия, – радостно сообщил Мусин, развернулся и убежал.
Пройдя пару ночных улиц, Дмитрий Дмитрич решил, что заблудился. Прибавил шаг и проскочил ещё несколько кварталов, но к знакомому парку не вышел.
Холодно блестел мокрый асфальт. Света в окнах почти не было. Шаги отдавались эхом. Ветер снова смеялся над Мусиным, дергал за рукава и сбивал шляпу.
Подбадривая себя какой-то детской песенкой, Дмитрий Дмитрич втягивал шею, кутался в шарф и шел всё быстрее. Он не знал, останется ли в Ялте ещё на неделю или уедет завтра. Не знал, ждет ли ещё Анну Сергеевну. Это было всё равно. Хотел только запереться от жены в своей комнате, наугад взять книгу, прочитать несколько страниц и уснуть…
Запыхавшись от долгого бега, Мусин остановился посреди черной улицы, услышал тихое рычание за спиной. Повернулся.
Оскалив зубы, будто ухмыляясь, на него медленно шла Ляля.
04.10.09
Хамелеон
1
Петька идет напрямик через поле. Широко шагает, важно. Щурится на холодное августовское солнышко.
Рыжий Васька едва поспевает следом.
– Петр Саныч, подожди, а! Ну, Петр Саныч…
Петька замер.
Подождал немного и невозмутимо пошел дальше.
Выбившись из сил, Васька сбавил шаг, потом и вовсе остановился. Потоптался на месте. И, как подкошенный, упал на спину, в пшеницу.
Лежит, смотрит на небо. Посмеивается.
Оглянулся Петька: нет никого. Только ветер колоски приглаживает.
– Эй!
Васька не откликается. Притих в своем пшеничном шалаше, рот ладошкой зажимает и давится смехом.
Махнул Петька рукой и снова пошел.
Через несколько минут догнал его рыдающий в голос Васька, ударил, что есть силы в плечо, и молча, глотая слезы, поплелся рядом.
– Чего ревешь, – коротко, будто это и не вопрос, сказал Петька.
– А то не знаешь!
2
Поле кончилось. Мальчики вышли на дорогу, ведушую вдоль березовой рощи к реке. Васька запнулся о камень на обочине, упал. И снова заревел.
– Тоже мне, брат… Петр Саныч, Петр Саныч… А сам! Тоже мне! Брат!..
– Не реви. Слышишь? Ты мужчина. Не реви.
– Это ты у нас мужчина. Петр Саныч! Важная птица! Вот ты и не реви. А я буду.
На этих словах Васька попытался снова пустить слезу, но не вышло: плакать больше не хотелось. День начинался ясный, теплый, каких мало бывает в августе.
– Доброе нынче лето, – забыв о старой обиде, сказал Васька.
Петька помолчал, нахмурив брови. Ответил:
– Значит, урожай не пропадет. Продадим хлеб – валенки деду купим.
3
К полудню вышли мальчики к реке. Один берег, на котором и стоит деревня, – высокий, с обрывом. И в глиняной откосной стене каждую весну устраивают гнезда ласточки.
Года три назад Петька так и норовил подобраться к гнездам. Упирался: "Я же только в глаза ласточке посмотреть хочу!" Но дед не слушал и оттаскивал от обрыва, потому что знал: мальчишку только подпусти.
Но Петька упертый. Прокрался ночью мимо дедовой кровати, ноги в калоши сунул, через жерди в огороде перемахнул и – к реке. Прибежал, лег на живот у самого обрыва, голову вниз свесил. Заглядывает в гнездо: ничего в темноте не видно.
Часа два пролежал, пока не начало светать.
Только солнце показалось – проснулись птицы, стали выпархивать из гнезд.
– Что ж вы так! Разминулись мы, значит… – вздохнул мальчик и побежал домой, зная, что совсем скоро проснется дед. А если не успеет Петька…
Успел. И никто ничего не узнал.
Теперь Петя взрослый, к ласточкам больше не бегает.
Теперь Петя собирает гербарий. Осенью в школу понесет. И все городские будут завидовать.
Теперь Петя сам никого не пускает к ласточкам. Особенно Ваську. Хотя… Васька и не пытается подобраться. Смотрит издалека и хохочет… Правильно соседи говорят: странный он, Васька.
4
Братья сняли на берегу обувь, закатали штаны, стали переходить реку. Второй берег – пологий. Ровный совсем, до горизонта тянется. Его не засеивают. Болотом считают. Но это только весной. А летом зарастает он всякой травой: и сорняком, и цветами… И здесь живут бабочки.
Усевшись на кочку, сгорбившись, Петька внимательно рассматривал лепестки бледного цветочка. Васька лежал на песке, подставив солнышку тощий белый живот. Петя время от времени поглядывал на младшего брата, подозревая в очередной проделке или странном замысле… Но брат лежал неподвижно, закрыв глаза, раскинув руки в стороны, блаженно улыбаясь.
Набежали облака. Васька открыл один глаз. Засмеялся.
Петька нахмурил брови и снова сгорбился над цветком.
Внезапно Васька перестал хохотать, замер и, вытаращив глаза, сказал: