Рассказы
Шрифт:
Когда рудник заняли немцы, Танцюра извлек взрывчатку и принес ее в. гестапо вместе с ценными маркшейдерскими документами, выкраденными в конторе в суматохе эвакуации.
Обо всем этом Алексей Задорожный узнал неожиданно. Получив задание пробиться на партизанскую базу, он первые дни скрывался на конспиративной квартире в другом поселке. И надо же было так случиться, что именно туда нежданно-негаданно явился Танцюра, бывший «ухажер» молодой хозяйки.
— Здравствуйте вашей хате! — весело сказал Танцюра, входя. Он достал из кармана и высыпал на стол две горсти шоколадных конфет. — Ну, здравствуй,
— Узнаю, — не растерялась хозяйка, хотя в ее голосе прозвучали нотки тревоги, — садись, гостем будешь.
Довольный своим новым положением, уверенный в себе, одетый с форсом — в кожаном пальто, хотя на дворе было еще тепло, Танцюра подсел к столу.
— Как поживаешь? Замуж не вышла?
— А ты почему не в армии, Ефрем? — вместо ответа спросила хозяйка.
Танцюра усмехнулся:
— Родину защищать? Я ведь был врагом народа.
— Вот уж не знала.
— Никто этого не знал. Отца моего раскулачили еще в тридцатом… А я боролся с Советской властью. Об этом тоже никто не знал.
— Ишь какие секреты открываются! — смеясь, сказала хозяйка, точно ей было это безразлично и она проявляет чисто бабий интерес.
— Ты одна или у тебя кто есть в доме? — неожиданно спросил Танцюра.
— Кто у меня может быть? Одна я, да вон за перегородкой брат спит, чахоткой болен.
Танцюра не спеша поднялся, отодвинул рукой ситцевую занавеску и заглянул в каморку. Там спал худой заросший мужчина, повернувшись лицом к стене.
Танцюра вернулся, подошел к подоконнику и стал перебирать патефонные пластинки. Вдруг он размахнулся и об угол стола вдребезги разбил одну из них.
— Зачем же ты мои пластинки бьешь? — спросила хозяйка миролюбиво, но с упреком.
— Песня о Каховке… «Каховка, Каховка, родная винтовка…» Довольно, отпели они свои советские песенки.
Притаившись за перегородкой, Задорожный все это слышал и лежал, еле сдерживая себя от гнева. Хозяйке, как видно, тоже трудно было разговаривать с предателем.
— Все равно вам намылят шею, — сказала она.
— Нет. Мы их одними машинами задавим. Видала, сколько у немцев машин, да какие! А возьми армию, как все одеты, как питаются!
— Русский положит в карман кукурузу и победит.
— Ты что, коммунисткой стала, Катерина?
— Нет.
— А почему их защищаешь?
— Я к слову…
— Перво-наперво всех партийных перестреляем. А там и за других возьмемся, — пообещал Танцюра…
Эта встреча крепко запомнилась Задорожному. Но тогда все обошлось благополучно: через несколько дней он нашел свой партизанский отряд и повел его в первый рейд.
С тех пор Задорожному не раз приходилось слышать о Танцюре. Озлобленный враг лютовал, он выдавал коммунистов и комсомольцев. Расправы не избежал ни один человек, выражавший сочувствие Советской власти. Своими руками предатель казнил даже детей, если они были из семей коммунистов. Узнал потом Задорожный, что и с Катей он поступил таким же образом, — не явка провалилась, а просто так, на всякий случай, Танцюра донес на нее, и женщину казнили в гестапо.
За особые заслуги фашисты назначили Танцюру инспектором окружной полиции. Тут он и развернул свою деятельность против партизан.
Одни степные ветры
Из донесения разведки Задорожный знал, что в селе Первомайском, куда направлялась сейчас машина, находилась продовольственная база полицейской службы.
Операция была необычайно трудной. Поэтому командир лично взялся руководить ею. Роль переводчика поручили Марату Папазьяну, бывшему заведующему Дворцом культуры. В немецком языке он был не слишком силен, зато имел блестящую память, был находчивым и ловким. В отряде его не зря прозвали «министром иностранных дел».
Гитлеровских мундиров самых разнообразных воинских частей в отряде накопилось много, да и партизаны привыкли действовать в «нарядах» противника. Папазьян до войны был «актером» и теперь считался главным костюмером. Это он наклеил командиру отряда тонкие злодейские усики, прицепил к мундиру Задорожного два Железных креста, благо этих побрякушек накопилось в хозчасти немало.
Пригодилась и отбитая в последнем бою итальянская машина. Нашелся шофер, по фамилии Царь, бывший забойщик, а теперь один из самых отчаянных разведчиков. У этого великана был старинный тесак, на рукоятке которого он вырезал собственное изречение: «Я умру, но и ты, гад, жив не будешь».
Перед операцией партизаны хорошенько умылись снегом, побрились и переоделись в немецкую форму.
Лишь придирчивый глаз мог заметить, что форма не у всех солдат одинакова и что карманы курток и штанов оттопыриваются от каких-то увесистых предметов. Это были гранаты. Кое-кто из партизан сумел положить за пазуху несколько запасных автоматных дисков.
С вершины холма показалось в долине село Первомайское. Партизаны расселись на немецкий манер и притихли.
При въезде в село, возле мостика, машину остановил часовой. Это был полицай в овчинном кожухе, валенках и с винтовкой. На рукаве белела повязка с желтыми полосами — отличительный знак полицая. Он вскинул руку в фашистском приветствии и выкрикнул:
— Слава Украине!
Папазьян вылез из машины и, заложив обе руки за спину, чтобы полицай не увидел револьвера, не спеша направился к нему.
— Почему здесь стоишь? — на ходу спросил Папазьян.
— Охраняю село от партизанив, господин охвицер, — бодро ответил полицай и выпятил грудь, увидев за стеклом кабины важного немецкого майора.
— Кто в селе? — не останавливаясь, спросил Папазьян.
— Никого нема. — Полицай беспокойно взглядывал на Папазьяна, не понимая, почему тот идет прямо на него.
— Староста дома?
— Так точно! Когда я уходил на пост, Петро Иванович сидали снидать [17] .
17
Завтракать.