Рассказы
Шрифт:
В скромном жилище священника все было готово к приему гостей, и он вышел из дому с чувством такой бодрости и благодарности судьбе, какое вряд ли когда испытывал раньше. Его собственная репутация теперь так упрочилась, что это и Корнелиусу должно облегчить путь к духовному сану; и старшему брату не терпелось поговорить с младшим о своих делах, о многом его расспросить, хотя им предстояла и другая, более животрепещущая тема. Джошуа смолоду считал, что в деревенском захолустье служитель церкви может разумеется, до известного предела, добиться веса в обществе с меньшей затратой сил, чем человек любой иной профессии, иного рода занятий, и все складывалось
После получаса ходьбы он увидел брата впереди на тропинке, и через несколько минут они сошлись. Особенно интересных новостей у Корнелиуса не было, но дела его шли неплохо, и ничто, казалось, не могло объяснить ту странную сдержанность, с которой он говорил. Джошуа приписал это усталости от занятий и начал о Розе - о скором приезде сестры и о возможных последствиях ее третьего появления в Нэрроуберне.
– К пасхе она станет его женой, друг мой любезный, - заключил он, стараясь подавить торжествующие нотки в голосе.
Корнелиус покачал головой.
– Поздно! Надо было ей раньше приехать.
– Как так?
– Вот прочитай.
– Вынув из кармана фаунтоллскую газету, он ткнул пальцем в заметку, которую Джошуа и прочел. Это была хроника выездной сессии суда - разбиралось самое заурядное дело о нарушении общественной тишины и спокойствия; обвиняемого приговорили к тюремному заключению сроком на семь суток за перебитые стекла.
– Ну и что же?
– сказал Джошуа.
– Я как раз проходил по той улице вечером и все видел - это был наш отец.
– Позволь!.. Он же согласился остаться в Канаде, и я послал ему еще денег! Как же так?
– А вот так. Он вернулся.
– По-прежнему угрюмо Корнелиус досказал все до конца. Он был свидетелем уличного скандала, не замеченный отцом, и слышал, как тот говорил, будто едет к дочери, которая выходит замуж за богатого джентльмена. Во всей этой безобразной истории радоваться можно было только одному: фамилию слесаря перепутали - в судебной хронике стояло "Джошуа Элборо".
– Мы погибли! Погибли накануне верной победы!
– сказал старший брат. И откуда он узнал, что Роза собирается замуж? Боже мой! Корнелиус! Опять ты с дурными вестями! Видно, тебе на роду так написано!
– Да, действительно, - сказал Корнелиус.
– Бедная Роза! Убитые позором, братья чуть ли не в слезах прошли остаток пути. Вечером оба отправились встречать сестру и привезли ее со станции в шарабане. И вот сестра их вошла в дом, села вместе с ними за стол, и, глядя на нее, ничего не подозревающую, они на время почти забыли о своем тайном горе.
Наутро их навестили Фелмеры, и следующие два-три дня прошли весело. То, что сквайр поддается охватившему его чувству, что он готов принять окончательное решение, было уже несомненно. В воскресную службу Корнелиус читал евангелие, Джошуа произнес проповедь. Миссис Фелмер относилась к Розе по-матерински, видимо, примирившись с неизбежным. Юная красавица должна была всю вторую половину дня провести с пожилой леди и распоряжаться угощением для поселян, которое устраивалось у сквайра по случаю рождества, а потом остаться там обедать: вечером братья зайдут за нею и проводят домой. Их тоже приглашали к обеду, но они отказались, сославшись на неотложное дело.
Дело это было не из веселых. Им предстояло встретиться с отцом, выпущенным из тюрьмы, и уговорить его не показываться в Нэрроуберне. Любыми средствами надо было заставить старика вернуться в Канаду или на прежнее пепелище в деревню - куда угодно, лишь бы он не стал на их пути и не погубил надежд Розы на завидную партию, ибо это вот-вот должно было решиться.
Как только обитатели Нэрроуберн Хауса увезли Розу к себе, братья вышли из дому, не пообедав, даже не выпив чая. Корнелиус, которому слесарь неизменно адресовал свои письма, если уж брался за перо, вынул из кармана и перечел на ходу короткую записку, погнавшую их в путь. Она была отослана накануне, как только старик узнал о своем освобождении, и в ней говорилось, что он сразу же отправляется к сыновьям, что идти ему придется пешком, так как денег у него нет; что часам к шести следующего дня он рассчитывает добраться до городка Айвела - на полдороге в Нэрроуберн, - там поужинает в трактире "Замок" и там же дождется сыновей, кои, надо полагать, приедут за ним в коляске парой или в другом экипаже, чтобы ему не появляться в Нэрроуберне как бродяге и тем не позорить их.
– Он все же считается с нашим положением, - сказал Корнелиус.
Джошуа уловил насмешку, сквозившую в отцовском письме, и промолчал. Молчание затянулось почти на всю дорогу. Когда они вошли в Айвел, там уже горели уличные фонари, и братья решили, что Корнелиус, которого никто не знал в этих местах и который к тому же был одет в обыкновенное платье, а не как священник, зайдет в трактир один. В ответ на свой вопрос, заданный в темноте подворотни, он услышал, что человек, соответствующий его описаниям, ушел из трактира с четверть часа назад, предварительно поужинав на кухне. Ушел - нетрезвый.
– Так, значит...
– проговорил Джошуа, когда Корнелиус рассказал ему об этом на улице, - значит, мы с ним повстречались затемно и прошли мимо! Да, теперь припоминаю - по ту сторону Хенфордскога холма кто-то брел пошатываясь, но вечером, да за деревьями, разве разглядишь?
Братья быстро зашагали назад, однако им долго никто не попадался. Когда же три четверти пути были пройдены, они услышали чьи-то неровные шаги и различили впереди белеющую в темноте фигуру. Уверенности, что это отец, у них не было. Но вот с тем пешеходом поравнялся другой - единственный встречный в этих безлюдных местах, - и братья ясно услышали, как первый спросил дорогу в Нэрроуберн. Встречный ответил - ответил правильно, что для скорости надо свернуть у перелаза за следующим мостом и пойти по тропинке, которая ведет оттуда через луга.
Дойдя до моста, братья тоже свернули на ту тропинку, но догнать виновника своих бед им удалось не раньше, чем они одолели еще два-три перелаза и увидели впереди, за деревьями, огни помещичьего дома. Слесарь сделал остановку в пути и сидел возле живой изгороди. Завидев их, он крикнул:
– Я иду в Нэрроуберн. Вы кто такие?
Они подошли к нему - пусть узнает, и спросили, почему он не дождался их в Айвеле, как сам же предлагал в письме.
– Ах, черт! Я и забыл!
– сказал слесарь.
– Ну, что вам от меня требуется?
– Тон у него был злобный.
Последовали бесконечные переговоры, обострившиеся после первого же намека, что ему не следовало бы появляться в Нэрроуберне. Слесарь вынул из кармана бутылку и стал подзадоривать сыновей выпить, если, мол, они на самом деле желают ему добра и считают себя настоящими мужчинами. Джошуа и Корнелиус уже несколько лет не брали в рот спиртного, но решили, что лучше не отказываться и не раздражать отца без нужды.
– Что это?
– спросил Джошуа.
– Слабенькое - джин с водичкой. Не бойся, не опьянеешь. Пей прямо из бутылки.