Рассказы
Шрифт:
Билл так и сделал. Дверь в комнату была открыта.
Он направился было к задней лестнице, но майор резко остановила его и заставила идти к главному входу.
Она включила свет в холле.
На последней ступеньке широкой парадной лестницы Билл замешкался, и у него за спиной немедленно раздался голос майора:
— Держите рот закрытым. Голову выше! Руки по швам. Дышите только через нос. Грудь вперед! Раз, раз-два, раз — дверь открывается внутрь. Оставьте ее открытой. Поднимайте ногу выше и ставьте ее на пятку. Печатайте шаг. Голову выше!
Она стояла в дверном проеме, пока он маршировал через крыльцо, вниз по лестнице и вдоль гравиевой дорожки на улицу. Поворот направо — и до угла дома осталось всего тридцать шагов. А от дверей все еще доносился голос майора:
— Раз-два, раз-два, раз — ноги выше… тянуть носок… дышать через нос… раз, раз, раз….
Стоило ему дойти до угла, как вслед прозвучала резкая команда:
— Стой! Кругом! Отдать честь!
Он бросил быстрый взгляд через плечо и убедился, что ночная сорочка майора все еще маячит в дверях. Их уже разделяли деревья. Билл остановился, но кругом поворачиваться не спешил и салютовать тоже не стал. Это было уж слишком. Секунду помедлив, он бросился на проезжую часть, пересек ее и оказался на расстоянии, достаточном для того, чтобы его не настигла пуля. И уже на бегу он через плечо ответил на ее команду отдать честь, как мужчина мужчине:
— Иди к черту!
Источник вдохновения
Уильям Фредерик Марстон стряхнул пепел с кончика сигареты, затянулся, испустил вздох отчаяния, сопровождаемый облачком дыма, и уже в третий раз перечитал телеграмму:
«Иди домой пешком устал от твоей глупости нет ни цента. Джонатан Марстон».
— Полагаю, — произнес вслух Уильям Фредерик, — он думает, что это смешно. Первые три слова здесь совершенно ни к чему. Они настолько бессмысленны, что кажутся злой насмешкой, и к тому же стоили ему целых полдоллара. Отец довольно эксцентричен.
Он затушил окурок в фарфоровой пепельнице, стоявшей на столе, снова закурил, прошел в другой конец комнаты, уселся в кресло у окна и принялся внимательно смотреть вниз на улицу.
Было половина четвертого дня, улица Руайяль в Париже пользовалась успехом: элегантные такси с напускной важностью скользили вдоль широкого тротуара, то здесь, то там пытались маневрировать старомодные кабриолеты и двухколесные экипажи, беспомощные рядом с быстрыми современными автомобилями. Пешеходы прогуливались, фланировали, дефилировали и рысили — словом, убивали время. Шоферы и возницы беззлобно обменивались непристойностями, на перекрестке неистово свистел блюститель порядка, размахивая руками во всех мыслимых направлениях, в толпе шныряли босоногие беспризорники, выкрикивая заголовки вечерних газет. Все кругом было залито мягким светом сентябрьского солнца.
Но осенний колорит города и живописные уличные сценки не производили особого впечатления на Уильяма Фредерика Марстона. Он страдал под гнетом ужасной дилеммы, предпринимая бесплодные попытки снова твердо встать на ноги.
Около получаса он так и сидел у окна, куря сигареты одну за другой и пытаясь активизировать мыслительный процесс. Но ситуация по-прежнему казалась ему фантастической, беспрецедентной и настолько ужасающей, что он находил невозможным спокойно размышлять. Почва окончательно ушла из-под его ног.
Ну как в таком состоянии можно прийти к логически обоснованным выводам?
Внезапно Уильям Фредерик вскочил, сунул руку в карман жилета и выудил оттуда три франка и два су.
Несколько секунд он таращился на свое богатство, потом сунул деньги обратно в карман, подошел к гардеробу, взял шляпу, натянул перчатки и торопливо вышел из комнаты.
Через пятнадцать минут он вернулся и выглядел при этом еще более угнетенным, чем раньше. Медленно, неверными шагами он вошел в комнату и излишне аккуратно закрыл за собой дверь. Бросил на стол шляпу и перчатки, уселся на подоконнике, опять сунул руку в карман жилета, вытащил ее — на ладони лежали три су. Открыв окно, он выбросил их на улицу и трагически улыбнулся, увидев, как компания беспризорников со всех ног бросилась к монеткам. Потом, душераздирающе вздохнув, он опустился в кресло, бормоча себе под нос:
— Я, Билли Марстон, умудрился проиграть в рулетку три франка! Это ужасно!
Даже более того, это было просто немыслимо. Но — увы! Это было правдой. Теперь, когда последние три франка были безвозвратно потеряны, Уильям Фредерик Марстон начал усердно думать.
Как такое могло с ним случиться, он вряд ли смог бы внятно объяснить. Его воспоминания о событиях прошедших трех месяцев в общей сложности представляли собой нечто смутное, туман, в котором кружился стремительный хоровод множества незнакомых личностей. Он слабо помнил о каких-то делах а-ля Байрон в Милане, позорный, но забавный опыт общения с бездельниками в Марселе и гибельный час безрассудства в Монте-Карло. А началось все с того, что отец отправил Уильяма Фредерика, целый год дремавшего над учебниками в Гарварде, на летние каникулы в круиз по Средиземноморью — мир посмотреть и себя показать.
Увлекательное путешествие было грубо прервано ужасным невезением, постигшим его в Монте-Карло.
Уильям Фредерик передал отцу в Нью-Йорк сигнал «SOS» и в ожидании материальной помощи отправился в Париж. Очарованный и пораженный красотой этого романтического города, он немедленно решил покорить его и, к сожалению, слишком поздно обнаружил, что промотал последнее су.
Осенний семестр в Гарварде должен был начаться через две недели. Молодой человек телеграфировал отцу:
«Выезжаю в Нью-Йорк завтра вышли денег. Уильям».
Ответная телеграмма гласила:
«Высылаю пятьсот тебе нужен опекун. Отец».
К тому времени восхищение Уильяма Фредерика городом на Сене достигло апогея. Три дня спустя он послал другую телеграмму:
«Деньги потерялись высылай быстрей отплываю завтра. Уильям».
Через несколько часов пришел ответ:
«Альвония отплывает из Шербура десятого рейс оплачен высылаю двадцать долларов на проезд до Шербура. Отец».
Уильям Фредерик, раздраженно сетуя на несправедливость и глупость родительских подозрений, получил двадцать долларов и оплаченный билет до Шербура, куда он решил отправиться следующим утром. Билет, однако, стоил тридцать франков. Тем же вечером Уильям Фредерик вошел в одно веселое шумное заведение на Монпарнасе с пятьюдесятью франками в кармане, а вышел оттуда с двумя тысячами. На следующий день в тот час, когда «Альвония» отплывала из Шербура, он прогуливался по Елисейским полям, мечтательно глядя вслед экипажам аристократов и решая для себя чрезвычайно важный вопрос: где провести вечер — на Монмартре или в «Фоли-Бержер»?
Три дня спустя он отправил телеграмму следующего содержания:
«Опоздал на пароход вышли денег или оплати проезд. Уильям».
В ответ на это он получил от отца бесчувственный и полный сарказма совет отправляться домой пешком.
И Уильям Фредерик, будучи благоразумным сыном и отлично зная своего отца, был чрезвычайно обеспокоен этим ответом, потому что обычно его отец очень четко формулировал свои мысли и говорил именно то, что имел в виду.
Честно говоря, Париж ему уже наскучил. Он очень хотел домой. Отец должен об этом знать. К тому же через три дня начинается осенний семестр. На него внезапно нахлынула тоска по учебному процессу. Неужели отец настолько бесчувственный человек, что не окажет ему помощи в получении приличного образования?