Рассказы
Шрифт:
— Мифтика — ужас перед неведомым… А я хофтю знафть!
— Господи, и от куда берутся такие дотошные дедушки?! — думал «командированный», вслух же сказал: «Для того, кто погиб в этой битве, все уже решено… Но еще есть живые. Им за что мучиться? Каково жить со «съехавшей крышей»!
— Не убивафть же их, в фамом-то деле! Они победили фашивм!
— Тем более, справедливо ли оставлять все, как есть? Неужто они не достойны чего-нибудь лучшего?
— А фто предлагаефте вы?
— Нет! Это вы мне скажите! По самому крупному счету! Будь вы Провидением, чем облегчили бы судьбы людей со «смещенными лобными долями»? Судьбы несчастных, с которыми «все это» преднамеренно сделали в детстве?
— «По фамому крупному фтету»!?
— Вот именно!
— Будь я всефилен, я бы, повалуй, вернул им… их дефство.
— Всем сразу!?
— А фто мелофтиться?
Владимир Владимирович оторопел: показалось, что косноязычный старик его «раскусил» и находится в курсе всех дел, заставляющих «командированного» дожидаться команды. Но Пляноватый отбросил тревожные мысли: «Каких только не бывает фантазий! Возможны же и совпадения, черт побери!». Опять подмывало спросить: «А мне не звонили?» Как раз в это время раздался звонок. Трубку взял Марк Макарович и сказал в микрофон: «Эфто я. О фтем рефть!» А затем — подмигнул Пляноватому: «Фот и довдалифь фвонка…» Владимир Владимирович окаменел.
— Фто ф вами? Да уфпокойтефь! — заулыбался старик. — Передафть, вам профили, фтобы вафли в отдел кадвоф… И фте!
2
— Ты не слишком торопишься, Пляноватый. — упрекнула инспектор по кадрам Звонкова Октябрина Антоновна.
Досадуя, что так получилось, Владимир Владимирович рассыпался в извинениях: с «кадровиками» не шутят.
— Не рассказывай только, что заработался, — доверительно тыкала Октябрина Антоновна. — Признавайся, любезничал на площадке с Левинской?
Она взяла сигарету, не глядя на «поджавшего хвост» Пляноватого, неуклюже по-женски чиркнула спичкой.
— От вас ничего не скроешь, — польстил Владимир Владимирович.
— И не советую, — затягиваясь, сказала Звонкова. — Ты у меня, Пляноватый, вот тут! — показала она кулачок.
— «Следствие ведут знатоки»! — неважно пошутил Владимир Владимирович. Нельзя сказать, чтобы он симпатизировал этой немолодой «кадровичке». Но она вызывала у него любопытство особенным строем души, пребывающей неизменно в «охотничьей стойке», и внутренним непреходящим горением, как у хроников с температурою плюс тридцать семь и один.
— На вот, здесь подпиши, — инспектор протянула листок с убористым текстом.
— Что это?
— Какая разница?! Подпиши и гуляй!
Тот, к кому она обращалась на ты, мог считать себя нежно обласканным материнским вниманием, даже — облагодетельствованным. Какое образование она получила и где набиралась опыта до последнего места работы, почти никому в институте ведомо не было. Слухи однако ходили такие, что у многих, включая директора, по спине пробегали мурашки. Бытовало однако крамольное мнение, что зловещую эту молву о себе она распускала сама.
— Вы умная женщина, Октябрина Антоновна, так объясните, пожалуйста, мне, дураку, на кой ляд вам сдалась моя подпись? — он по опыту знал: даже самому мощному интеллекту не устоять против мастерской лести. Комплимент нужен всякой душе, точно воздух. Ведь так еще много на Свете жестокосердных людей, иссушенных неутоленною жаждой признания.
— Много разговариваем! — выразила недовольство инспектор, но объяснила: — Характеристики подписывает дирекция и профоком. Председатель профкома сейчас за границей с тургруппой. Его заместитель болеет… А ты у нас, Пляноватый, в профкоме за номером три — так что ставь «закорючку» как представитель общественности.
Фамилию «Пляноватый» она выговаривала в небрежной манере, как будто хотела сказать «Сопляватый».
— Ах вот оно что… — протянул он, зевая.
— Ты думал, мы шутки тут шутим!
Владимир Владимирович, приблизив листочек к глазам, огорчился: слова расплывались. Еще минут десять назад он свободно читал без очков, а теперь — все в тумане.
— Эх, слепондя! — рассмеялась Звонкова, подвинув к нему запасные свои «окуляры». — А еще петушишься! На вот, попробуй мои.
— Куда хоть бумага пойдет? — спросил он.
— Сейчас пошла мода «выбирать» на ученом совете руководителей лабораторий, отделов и мастерских, а, кто занимает должность давно, — того пересматривать — избирать как бы снова… Во всех этих случаях составляется характеристика.
— Теперь ясно, — сказал Владимир Владимирович и, напялив чужие с латунной оправой очки, вслух прочел: — «Характеристика на начальника отдела Стрельцова Генриха Дмитриевича…» — подняв бровь, поглядел на суровую женщину и окунулся в беззвучное чтение.
Это была заурядная положительная характеристика, какие пишутся сотнями тысяч, а то и десятками миллионов для аттестаций, представлений на повышение, загранвояжей, по требованию правоохранительных органов и т. д. Сверху — «когда, где родился, учился, работал, национальность» (в кадровом как в коневодческом деле порода — наипервейшая вещь), а далее — «За время работы…», «Исполняя обязанности…», «На посту…» зарекомендовал (проявил) себя так-то и так-то… Трудолюбив, исполнителен, наращивает (совершенствует…, развивает…, внедряет…), пользуется заслуженным уважением (авторитетом) у коллектива… Характер, разумеется, ангельский и, конечно, достоин… быть выдвинутым. У Звонковой в шкафу лежит стопка таких заготовок с пропусками вместо фамилий, инициалов, дат, городов, учреждений отделов. Стрельцову сгодилась первая из подвернувшихся под руку — без души, без любви, без малейшего вдохновения: для внутреннего, так сказать, пользования. В конце концов, здесь его знают — может быть, и зачитывать не придется, но приготовить все нужно по полной программе.
Кончив читать, Пляноватый хмыкнул и покачал головой.
— Ты хорошо его знаешь?
— Вместе учились. Он был на виду.
— Вы друзья?
— Не сказал бы.
— Враги?
— Тоже нет. Нам с ним нечего было делить. Вплотную не сталкивались… Но я бы такого не написал.
— Значит, ты не согласен с характеристикой?!
— В корне!
— Будь добр, садись и пиши, что ты думаешь.
— Вообще-то попробовать можно.
— Попробуй. Вот ручка, а вот — лист бумаги.
— Головку я трогать не буду, а суть уточню.
— Уточни, уточни… Но учти одну вещь: не люблю переделывать.
— Но и так не пойдет!
— Там увидим… Пиши!
Повторять стандартные формулы, но с частицею «не» он не стал. Касаться же отношений Стрельцова к Левинскому было бы глупо: зачем сюда впутывать Льва? Он выплеснул на бумагу лишь то, что о Генрихе думал.
— Генрих Дмитриевич, — писал Пляноватый, — относится к людям, которые не привыкли выстаивать очереди а, умеючи жить, берут все нахрапом и видят призвание в том, чтобы «представительствовать» за счет «недопущенных». А создавая элитные группы подобных себе, будучи по натуре мерзавцами и бездарностями по существу, способны достигнуть высоких постов, в то время как обладание даже самою скромною властью с точек зрения нравственной и производственной им противопоказано категорически.