Рассказы
Шрифт:
Итак, юный читатель, перед тобой книга рассказов Мажита Гафури — народного поэта, писателя-гуманиста. Это небольшое вступление к книге хочу закончить словами выдающегося украинского поэта и ученого Павло Тычины, посвященными Мажиту Гафури:
«Нежный и мужественный сын своей отчцзны, батыр, воплотивший духовную самобытность башкирского народа, словно гигант, широко шагает через пространство и время, неся людям неисчерпаемую песню свою, песню жизни и борьбы, светлой победы над мраком, песню счастья».
Гилемдар Рамазанов
Дикий гусь
Перевела Н. Надеждина
I
В народе его называли Аккуль — Белое озеро. Оно было такое большое, такое широкое, что глаза едва могли различить постройки на противоположном берегу.
Аккуль блестело словно огромная серебряная монета. Круглое, оно было похоже на упавшую с неба полную луну.
Весной его берега зарастали травою, покрывались зеленью и окрестные поля. Если взглянуть на озеро с вершины соседней горы, казалось, что на зеленый плюшевый ковер-палас брошено зеркало и смотрятся в него плывущие по небу облака.
И весной и летом Аккуль принимало гостей. Сюда съезжались люди со всей окрестности: кто порыбачить, кто просто полюбоваться на красоту озера, отдохнуть.
На утренней заре рябила вода от веселой рыбьей игры. Столько птиц находило себе приют в камышах, что казалось — крякают, поют, щебечут, посвистывают сами камыши.
Но осенью, когда с севера начинали дуть холодные ветры, человеческие голоса на берегу затихали, замолкали и поющие камыши. Птицы улетали на юг, рыбы уходили вглубь, опускались на дно, прятались под коряги.
Аккуль уже не сверкало, а тускло блестело. Серое скучного цвета озеро словно грустило, что кончилась пора песен и встреч, пришло время проводов.
В эту хмурую пору Аккуль навещали только стаи диких пролетных гусей. Здесь они плавали, кормились, отдыхали, чтобы перед дальней дорогой набраться сил.
Их громкое гоготание и шум сильных крыльев — единственное, что оживляло в осенние дни притихшее озеро Аккуль.
II
Кому поручит отец привести домой коня? Конечно, сыну, мальчишке!
От Аккуля до нашей деревни было всего две версты, и я бывал на озере каждый день. Здесь чаще всего можно было найти наших лошадей, которых, стреножив, мы выпускали пастись на ночь.
Но, если бы даже меня не посылали за лошадьми, я все равно бы пришел на озеро. Ради них, ради диких гусей.
Сперва я слышал голоса еще невидимой стаи. С высоты доносились звуки, будто кто-то ударял серебряной ложкой по медному тазику.
Голоса все ближе и громче.
Приложив ладонь козырьком к бровям, я всматривался в звучащую даль. Сперва неясно, потом все отчетливей в небе вырисовывался как бы наконечник летящей стрелы с неодинаковыми концами — один немного длинней. Это летели дикие гуси с одного конца мира на другой.
На самом острие стрелы вожак. Он первым рассекает грудью воздух, чтоб товарищам, которые следуют за ним, легче было лететь.
«Подлетаем к озеру! Подлетаем к озеру! Приготовиться к спуску!» — так я себе объясняю крик вожака.
И стая начинает снижаться. В птичьих криках мне слышится радость. Гуси увидели воду — родную стихию, они приветствуют озеро, здороваются с ним.
Стая промчалась так быстро, что мне показалось, она миновала озеро. Но, описав круг, гуси один за другим плавно опускаются на воду.
Я смотрел, как они расправляли уставшие крылья, как ловко перебирали клювами перья, как, изогнув длинные шеи, жадно пили чистую воду… Я смотрел долго-долго, пока по-вечернему потемневшие камыши не напоминали мне, что дома меня ждут.
Стая оставалась ночевать на озере. Но напрасно я надеялся, что рано утром застану на том же месте диких гусей. Их уже след простыл. Они ничего не оставили мне на память — ни одного перышка, только следы лап у самой кромки воды.
Мне становилось грустно, что гуси улетели, а я остался.
Эх, если бы у меня были крылья, и я бы поднялся в небо и полетел бы вместе с вольными птицами над степями, горами, городами, чтоб увидеть далекие края, где всегда лето.
Я понимал, что стая, которую я видел вчера, уже не вернется. Но утешал себя мыслью, что пролет не кончился, что встречи с новыми стаями еще впереди.
III
Как все в нашей семье, я привык вставать с первыми лучами солнца. Никогда так легко не дышится, как в эти часы утренней росы.
Но в то ясное утро роса на траве и стерне была уже по-осеннему холодна.
На деревенской улице я повстречал сына Гарифа-агая, который сказал мне:
— Ты найдешь своих лошадей возле озера.
Он не ошибся. Лошади паслись на берегу, неторопливо щипали отросшую после покоса отаву. На меня они не обратили внимания. Я понимал, что им не так уж хочется, чтобы на них надели хомуты и погнали работать в поле.
Ну что ж! Можно было подождать!
И я залюбовался на восход солнца. Оно перебросило через озеро плавучий сверкающий мост, огненную дорожку из золотых искр.
У берега, шлепая по воде намокшими веслами, плавали на своих лодках рыбаки — проверяли поставленные на ночь переметы.
И вдруг я услышал одинокий приглушенный гогот.
Я прислушался. Гогот раздавался совсем близко, из-за наваленной неподалеку от берега кучи камыша.
Странно! Вчерашняя стая улетела, а осенью перелетные гуси не отбиваются от стаи, не остаются на чужбине. Значит, что-то случилось!