Шрифт:
Человек-тостер
— Я — тостер, — сказал он.
Я взглянул на него. Он не был похож на тостер: обыкновенный человек лет сорока в сером костюме, бежевой рубашке и серовато-бежевом галстуке. Никогда я еще не видел тостер в серовато-бежеватом галстуке.
— Вот как? — сказал я.
— Я — тостер, — повторил человек.
Он напоминает пластинку, которую заело, подумал я. Но с другой стороны, я никогда не видел пластинки в серовато-бежеватом галстуке.
— Я — тостер, — сказал человек в третий раз. — Вот посмотрите, — добавил человек в сером костюме и серовато-бежеватом галстуке. Из внутреннего кармана он достал
— Спасибо, я люблю среднеподжаристый, — ответил я.
Конечно, я не поверил ему, но я никогда не любил сильноподжаристый хлеб и поэтому попросил среднеподжаристый. Человек стоял молча. Примерно через сорок пять секунд из его карманов выскочили ломтики хлеба. Все это время он держал руки за спиной. Ломтики выскакивали сами собой, и человек быстро ловил их в воздухе, не давая им упасть на пол.
— Пожалуйста, — сказал он и протянул мне хлебцы. Они были что надо. Мне они даже показались немного пережаренными.
— Как это у вас получилось? — спросил я.
— Я — тостер, — ответил человек.
— То есть вы хотите сказать, что у вас в кармане тостер, — поправил я.
— Нет, — возразил человек, — у меня нет тостера в кармане. Я сам — тостер.
— Вы — тостер? — глупо повторил я.
— Да, я — тостер. Вы, вероятно, знаете, что это такое?
— Да, — ответил я тихо. — Я знаю, что такое тостер. Но...
— В этом нет ничего особенного, — спокойно сказал человек. — Одни становятся инженерами, другие — врачами, уборщиками, столярами, электриками или машинистами поездов. А вот я стал тостером.
— Вы — тостер? Вы стали тостером?
— Конечно. А что тут удивительного? Одни люди учат, другие рисуют. Я же — тостер. Мой брат, например, пылесос.
— Как, ваш брат — пылесос? Пылесос?
— Да, и к тому же очень хороший. Сильный и надежный, прекрасно всасывает пыль. Ему только надо раз в полгода менять мешочек для пыли.
— Вот как, — сказал я. — Раз в полгода. У вас еще есть братья и сестры?
Человек в сером костюме утвердительно кивнул.
— Еще есть сестра, — сказал он.
— А что она делает? — с сомнением в голосе спросил я. — Она что, тоже пылесос?
— Нет, она продавщица.
— Ах, вот оно что. Не покажете ли вы еще раз свой фокус с хлебом? Получается забавно.
— Вы хотите, чтобы я поджарил хлеб? С удовольствием.
Из внутреннего кармана пиджака он достал два новых ломтика белой французской булки и по одному засунул их в боковые карманы.
— Вы как предпочитаете: сильно-, средне- или слабоподжаристый? — спросил он.
— Спасибо, средне.
Человек заложил руки за спину и мечтательно уставился в потолок. Через сорок секунд из его карманов выскочили ломтики средней поджаристости. Человек слегка поклонился и исчез.
Я снова встретил его уже через несколько лет. Я сразу подошел к нему и поздоровался.
— Вы — тостер, — сказал я, дабы показать, что помню его. Он вопросительно посмотрел на меня.
— Простите, что вы сказали?
— Вы — тостер, — повторил я. — Мы с вами встречались раньше, и я помню, что вы — тостер. Вы мне показывали свою работу: засовывали в карманы ломтики хлеба и поджаривали их. А потом они сами выскакивали оттуда.
Человек посмотрел на меня с удивлением.
— Вы говорите, что я — тостер? — сказал он.
— Ну да, — настойчиво подтвердил я. — Вы же поджаривали ломтики хлеба в карманах пиджака. А потом они сами выскакивали оттуда.
— Что само выскакивало, карманы?
— Да нет же. Ломтики хлеба. Они сами выскакивали из карманов. Уже поджаренные.
Человек смотрел на меня с таким видом, точно разглядывал сумасшедшего. Со смесью любопытства и страха.
— Так вот оно что, значит, я — тостер? — тихо сказал он, немного отступив назад.
Меня охватило сомнение. Может быть, я спутал человека-тостера с кем-то другим? Нет, это был тот же самый мужчина, я хорошо его запомнил.
— Друг мой, — сказал он, — я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите. Никакой я не тостер, никогда им не был и не собираюсь быть. Я думаю, вам следует обратиться к врачу. — Человек поклонился так же, как и при нашей первой встрече, и исчез.
Вот странный тип, подумал я. Почему он отрицает, что был тостером? Он ведь сам говорил об этом да еще показывал тогда свою работу. Ненормальный он, что ли? И почему он советовал мне обратиться к врачу? Наверное, совсем спятил! Разве холодильники ходят к врачу? Я сильно задрожал и слегка подкрутил свой термостат. Пришло время меня размораживать, и как можно скорее.
Сумасшедший автомобилист
Аллан Перссон — один из самых удивительных сумасшедших, которых я когда-либо встречал, он просто помешан на машинах. Вообще-то таких помешанных хоть пруд пруди. Им бы только мчаться с бешеной скоростью, с кем-нибудь сталкиваться, кого-нибудь насмерть давить. Эти сумасшедшие точно чума, свирепствовавшая в прежние времена, препятствуют перенаселению планеты. Как и войны, автомобилисты помогают поддерживать стабильность населения. Хороший автомобилист в машине средней тяжести соответствует по разрушительной силе примерно взводу автоматчиков. Страна, которая первой вооружит своих солдат небольшими личными автомашинами вместо винтовок, выиграет любую войну. А страна, которая оснастит солдат спортивными машинами с верхним расположением распредвала, завоюет мир. Итак, сумасшедших автомобилистов на земле предостаточно, но Аллан Перссон не обычный сумасшедший. Он, можно сказать, уникальный сумасшедший автомобилист.
Вообще Аллан слыл пренеприятным типом. Он запросто наживал врагов. Для этого ему лишь надо было оставаться самим собой. Говорил Аллан резким, визгливым голосом, который проникал до мозга костей. Он постоянно злился и ненавидел все и вся. Пожалуй, он бы с удовольствием пнул и собственную тень.
Аллан считал, что окружающие его не любят, и это не было заблуждением. Он вызывал неприязнь повсюду и, где бы ни появлялся — во дворе дома или на лестничной площадке, — так и норовил толкнуть кого-нибудь. Подставлял ножки пожилым женщинам и не упускал случая ударить зонтиком ребенка, играющего на детской площадке. В общении это был не человек, а сущий дьявол. В гости его более одного раза никто не приглашал. На вечеринках, прежде чем вступить в разговор, он долго думал, а потом выдавал нечто язвительное — нормальному человеку такое и в голову не придет. Кроме того, Аллана знали как забияку и неряху. В школе он постоянно задирался. Он мог оскорбить кого угодно — будь то учитель, ученик или повариха из столовой. Он провоцировал ссоры, дразнил своих товарищей и повсюду устраивал скандалы. Став взрослым, он мало изменился, разве что драться стал реже. Никто его не любил. Само собой разумеется, у него не было друзей. Люди, знавшие Аллана, говорили: он такой злой, что и сироту не пощадит.