Рассказы

Труайя Анри

А смириться было необходимо, когда на следующий день после невыносимо длинного ожидания на том перекрестке он убедился, что она не придет. Он уныло поплелся к Булонскому лесу.

Иногда господину Цитрину казалось, что он узнает незнакомку в одной из женщин, там прогуливающихся. Вот рыженькая, но ниже ростом! А у этой глаза зеленые, но ведь она блондинка! Все эти волнения его утомили. Сидя на скамейке, он думал, что Жан Пиге, наверное, расскажет ему, как после обеда он ходил в кино со своей возлюбленной или, возможно, мечтательно прогуливался с нею по старому Парижу, а ему будет горько до слез.

И тут кто-то позвал его хриплым голосом:

– Пошли, миленький?

Лицо у нее было желтоватым,

с расплющенным носом, но глаза зеленые, и пряди рыжих волос коком начесаны надо лбом.

Он выпрямился. Он еще колебался. Убеждал себя. Ведь это не она. Это карикатура на все, понравившееся ему в ней. Он не имеет права. И все же что-нибудь гораздо лучше, чем пустота, с которой он боролся.

По безлюдным аллеям она привела его на площадь Майо, и они зашли в какой-то отель.

Он ушел от нее, преисполненный отвращения. Какое омерзение! Каким жалким казался он себе, когда пытался наверстать судьбу, которую ему ежедневно выдумывал Жан Пиге!

Он похож на клоуна, который, извиваясь посреди арены, имитирует элегантные движения 27 Анри Труайя Господин Цитрин акробата под куполом цирка. Он так же смешон и неуклюж, и такая же непринужденность и легкость у его двойника, изображаемого в отчетах Жана Пиге. А между ними двумя бездна.

 Глава XI

Проходили дни, Жан Пиге не говорил больше с ним о незнакомке. Но никакого облегчения это господину Цитрину не приносило. Это приключение нанесло ему последний удар.

Каждое утро он просыпался с болезненной тревогой перед непроходимой чащей проблем, с которыми он столкнется в последующие часы. Каждую минуту он должен был принимать какое-то решение, а отсюда вероятность ошибки, разочарование. Каждое его движение, каждое слово, далее молчание, могли увлечь его на ложный путь. Совсем невинные и простые, как ему казалось, действия, такие, как питье и еда, приоткрывали вдруг какое-то опасное психологическое осложнение. Потому что, если они и не вызывали непосредственных важных последствий, невозможно было предвидеть отдаленные последствия, которые они могли повлечь за собой. Каждый знает, что важные решения принимаются под давлением многочисленных и, на первый взгляд, незначительных причин, среди которых не последнюю роль играют питание, температура, одежда, выбор книг для чтения. Именно к этим будничным мелочам нужно относиться с особым вниманием. Именно из них следует выбирать. Но каким признакам довериться?

Постоянное ощущение зависимости от себя самого, вверенности самому себе, чувство, будто ты сам собой руководишь, вызывали в нем полную растерянность. Со страхом ждал он часа отчета, как ждет экзамена ученик, не выучивший материала. Он уже заранее знал, что не выдержит экзамена, и было бы странно, если бы он не провалился. Его ненависть к Жану Пиге возрастала с каждым днем. Это пугало его самого. Он, всегда так благодушно относившийся к ближним своим, теперь готов был растерзать этого юношу. Он ненавидел в нем все: застывшую маску лица, пристальный взгляд, ровный голос, непринужденные движения, то, что он никогда ни за что не цеплялся и не спотыкался. Этот молодой человек был для него воплощением жизни, которую он сам не умел наладить и которую нелепое неведение все время мешало ему познать. Это был живой укор. Хватит. Нужно положить этому конец. Но как? В бессонные часы господин Цитрин обдумывал план просто убить своего палача. Когда Жан Пиге придет читать отчет, он встанет и, схватив его за горло, будет долго, изо всех сил сжимать эту худую шею, будет трясти на уровне своего лица это проклятое ненавистное лицо с круглыми глазами и лживым ртом, изрыгающим обман. А затем он разожмет руки, и, как неуклюжая и тупая кукла, Жан Пиге упадет на землю. А он будет наконец свободен! Но утром господин Цитрин просыпался встревоженный этими преступными кошмарами

и убеждал себя, что лучше всего – уволить злодея. Но и это решение, как и все другие, он боялся привести в| исполнение.

Проходили недели.

Господин Цитрин заметно похудел. Он мало говорил, мало ел, плохо спал. Марта была в отчаянии от его осунувшегося вида и умоляла вернуться в Мец, так как парижский воздух был ему во вред. Но господин Цитрин грустно качал головой и отсылал ее на кухню к плите.

Только Жан Пиге, единственный из них троих, не терял ровного бодрого настроения. Отчаяние, которое он сеял в сердце господина Цитрина, казалось, отражалось на нем наилучшим образом, он как будто расцветал еще больше, как расцветают некоторые роковые женщины после самоубийства отвергнутого любовника, это называют еще дьявольской красотой.

Однажды вечером Жан Пиге явился в час, назначенный для отчета, облаченный в смокинг, правда, коротковатый, и с гвоздикой в петлице. Господин Цитрин чуть не задохнулся, увидев его.

 – Простите, – заявил Жан Пиге, – я вынужден идти.

– Идти? Идти? – пробормотал господин Цитрин. – А отчет?

– Я не успел написать его сегодня вечером. Но я вам прочитаю его завтра, в это же время.

Ведь эти несколько часов не имеют существенного значения, правда?

Господин Цитрин не верил своим ушам. Он пробормотал:

– Нет. . . нет. . .

Не осознавая, что святотатствует, Жан Пиге слегка поклонился, поправил манжеты и продолжал:

– Вообще, ежевечерние отчеты – это чересчур, верно? Из кожи вон лезешь! Переливаешь из пустого в порожнее!..

Из кожи вон лезешь! Переливаешь из пустого в порожнее! Каждая из этих фраз глубоко ранила господина Цитрина. Проклятье уже готово было сорваться с его губ. Кулаки сами сжимались в карманах. Но он не двинулся с места и продолжал хранить молчание.

– Можно было бы устроить все иначе, – продолжал Жан Пиге, – расширить чтение. . .

Немедленно разоблачить его, надавать пощечин, выбросить за дверь, думал господин Цитрин. И пробормотал:

– Хорошо. . . Поговорим об этом позже. . . А теперь идите. . . Идите быстрее. . .

Это выходило за все мыслимые рамки! Оставшись один, господин Цитрин с радостным удивлением почувствовал, что вот сейчас он должен что-то решить. Что бы теперь ни случилось, погасить его гнев не удастся. В конце концов он сделает все возможное, чтобы его гнев не угас до утра. Он начал с того, что добрых десять минут ходил по кабинету, громко возмущаясь и стуча кулаком по письменному столу:

– В ваших услугах я больше не нуждаюсь, так как память вернулась ко мне!.. Я вас оставил у себя из жалости! И вот ваша благодарность!..

Он взял с полки последний отчет и внизу странички написал: «Конец».

Затем, не зная, чем еще подзадорить свой гнев, он пошел в комнату Жана Пиге. Застланная постель, аккуратные стопки бумаги на столе, выглаженная одежда на стуле. Что-то оскорбительное было в этом отсутствии личного, своего. В этой обстановке можно было угадать скорее средство защиты, чем заботу о чистоте и порядке. Господин Цитрин изо всех сил пнул ногой деревянную кровать и решил, что Жан Пиге покинет его дом на следующий же день, с самого утра. И успокоенный этим окончательным решением, он пошел спать.

 Глава XII

На следующее утро он проснулся в восьмом часу. И сразу же преисполнился гневом.

Даже не умывшись, он бросился в комнату Жана Пиге. Постучал. В ответ – мертвая тишина.

Постучал еще раз. Никакого ответа. Он толкнул дверь. В комнате никого, кровать неубрана, шкаф раскрыт, на письменном столе никаких бумаг. Он позвал еле слышно:

– Пиге!

Обернувшись, он увидел письмо, оставленное на видном месте на мраморном ночном столике. Он ужасно разволновался. Раскрыл конверт.