Рассказы

Труайя Анри

– Вы встали в десять часов. Впервые с того времени, как я поступил к вам на службу, вы пошли в гимнастический зал Куррье на урок физкультуры. . .

Точно так все и происходило. Господина Цитрина это утешило, но и огорчило.

– А потом? – спросил он. – Что же было после обеда, вот этого я и не припоминаю.

– Душ. . .

– Пропустите!

– Обед. . .

– Пропустите!

– После обеда вы вышли в три. Взяли такси. Приказали отвезти вас к озеру в Булонском лесу. Вам этого очень хотелось, вы сами мне об этом говорили несколько дней назад. Там вы взяли напрокат лодку. . .

Господин Цитрин

будто застыл от удивления и только нервно сжимал пепельницу в оттопыренном кармане. Ему необходимо было это вещественное доказательство, чтобы не сомневаться в своей памяти. Ведь Пиге говорил так убедительно. Сначала он хотел было даже прервать юношу. Но какая-то нерешительность или колдовская сила удержали его. Он смотрел на это невинное лицо, которое его обманывало. Он слушал этот спокойный голос, который ему лгал. И он все тянул, не прерывая его от слова к слову, от предложения к предложению.

Больше того, он даже заслушался рассказом об этом придуманном дне, как он заслушивался рассказом о своих настоящих поступках. К тому же, чтобы рассказать о том, чего господин Цитрин не делал, о местах, где господин Цитрин не бывал, Пиге употреблял особо притягательные слова. Казалось, все это выдуманное приключение вдохновляло его больше, чем 22 Анри Труайя Господин Цитрин реальные поступки хозяина. Он описывал раскаленную пыль жаркого дня под вековыми деревьями Булонского леса, деревянный причал, окруженный чем-то вроде плавучего кладбища неподвижных лодок, привязанных одна к другой; куртку, брошенную на дно лодки, тяжелые весла, которые резко вгрызались в воду и толкали посудину далеко от берега; отблески живого серебра и позеленевшей бронзы, расходящиеся кругами, когда в них врезался нос лодки, а затем снова смыкались, откинув позади себя тысячи прыгающих, растерзанных брызг.

Когда господин Цитрин сравнивал эти картины с теми несколькими часами, которые он провел в «Кафе Мира», он не мог не согласиться с тем, что они более привлекательны и более достойны его особы. Он жалел, что не пережил тех впечатлений, которые ему рисовал Пиге.

Он был недоволен тем, что не воспользовался таким чудесным днем, чтобы провести его на свежем воздухе.

Юноша перевернул последнюю страничку и быстро заканчивал свой рассказ описанием того, как господин Цитрин, счастливый и разомлевший, вернулся домой на такси. Еще полстраницы и он закончит. И тогда должен говорить господин Цитрин. Но по тысяче причин, которые он и сам не может понять, не было повода что-либо говорить. Лучше подождать.

Чего? Господин Цитрин и сам этого не знал, но его ум цепляется за такое решение.

Когда Жан Пиге удалился в свою комнату, господин Цитрин пытался найти новое объяснение странному поведению своего наблюдателя. Возможно, это лень? Или какая-нибудь амурная история? А может, он работает еще где-нибудь? Ни одна из этих догадок его не удовлетворяла. Он лег спать в плохом настроении. Какая жестокая несправедливость; где-то в двух шагах от него спокойно и беззаботно спит человек, нарушивший его спокойствие!

Трижды он поднимался с кровати и специально бросал на пол стул, чтобы хотя бы разбудить Жана Пиге.

 Глава IX

Люди плотной стеной толпились вокруг дебаркадера. Здесь были как дожидавшиеся своей очереди на прогулку в лодке, так и те, кто охотно покатался бы, но их от этого искушения удерживало желание не тратить

деньги. И все это скопище обливалось щедрыми потоками пота под надетыми по случаю воскресенья пиджаками и выходными платьями. Господин Цитрин, сжатый со всех сторон, совсем разморился, устав и разнервничавшись. Но упрямство мечтателя не позволяло ему ни уйти прочь, ни даже пожаловаться. Он соглашался со всем, он терпел все ради туманного предчувствия близкого вознаграждения.

И когда наконец он сел в лодку, которую ногой и шестом придерживал высокий детина, он вдруг почувствовал: вот-вот с ним случится что-то важное.

Лодка, которую оттолкнули от причала как ненужную щепку, слегка покачиваясь, выплыла на плес. Озеро бороздила добрая сотня похожих лодок, переполненных веселыми семьями.

Продвигаться вперед было невозможно, через каждые пять метров лодка наталкивалась на какое-нибудь другое плавсредство, рискуя перевернуться. При малейшем столкновении женщины визжали, а мужчины радостно хохотали грубыми голосами. Солнце сверкало на зеленой воде. От водопада несло запахом нечищенных клозетов. Там, где хоть немного тень падала на воду, в лодках лежали влюбленные и целовались. Вместо мечтательной уединенной прогулки, которую Жан Пиге так красиво описал накануне, господин Цитрин переживал надокучающую сумятицу ярмарочного гулянья. Преисполненный отвращения, донельзя изможденный, он сократил время прогулки.

А вечером Жан Пиге рассказал ему во всех подробностях, как он шел следом за ним по Луврскому музею, по прохладным и торжественным залам античной скульптуры и с каким удовольствием господин Цитрин любовался мраморными шедеврами, возвышающимися в белых лучах света среди бессмертной тишины.

Отныне господин Цитрин тщетно обдумывал свой распорядок дня, каждый раз Жан Пиге описывал ему послеобеденное время лучше, чем он его проводил в действительности.

И что бы он ни делал, он каждый раз узнавал, что можно было бы сделать еще лучше.

Хотя, как только он начинал действовать в соответствии с рассказами юноши, сразу оказывалось, что предвкушаемое в мечтах накануне наслаждение в реальности невозможно. Что-то менялось: обстоятельства, окружение, температура, он сам. . .

Всякий раз отчеты Пиге звучали для него словно обвинения.

Однажды господин Цитрин, устав от всего этого, решил остаться дома. «Тогда, – думал он, – Жану Пиге тоже придется остаться дома, и он не будет мне читать отчет, переполненный унизительными выдумками о том, где я провел свое послеобеденное время». Он был в восторге от принятого решения и удивлялся, как это раньше не пришло ему в голову. Однако, радуясь, что таким образом защитит себя от чрезвычайного внимания своего наблюдателя, он тешил себя мыслью, что обвел юношу вокруг пальца. Он испортил ему целый день, точно так же, как тот портил ему его дни. Он мстил.

О, сладостные мгновения! Устроившись за письменным столом в кабинете, господин Цитрин клеил марки, а Жан Пиге читал газету у окна. На его лице застыло выражение вынужденного безразличия. Но господин Цитрин, украдкой следя за ним, догадывался о его раздраженности и упивался радостью. Вот Пиге поджал губы, непривычно нахмурился. . . Была минута, когда Жан Пиге спросил с безразличным видом:

– Вы сегодня не выйдете из дома?

 – Нет, – отвечал господин Цитрин с простодушным лукавством. – Я устал.