Рассказы
Шрифт:
— Витька, ты где?
— Я-то дома, а вот ты, я понимаю, в том месте, которое со словом «где» рифмуется! Ладно, братан, расслабляйся, заслужил! Не буду тебя грузить пока! Пойду еще почитаю, я еще не все просмотрел. Короче, поедешь со своей Машкой в Париж, поселишься в лучшем отеле, еду тебе из «Максима» в номер будут носить. Покажешь ей наши надписи в туалете. Ну все, все, пока! Пойду читать. Да, слышь, постой! Вот это серьезно, правда, послушай. На днях, я так понял, доллар раза в полтора скакнет. Когда, точно, не знаю. Написано: «декабрьский кризис». У Машки-то сумма большая в рублях на руках. Давайте, вставайте, одевайтесь, идите в банк, покупайте баксы. В обменниках такую сумму могут не обменять. Все, пока, завтра созвонимся. Входи в образ ясновидящего!
Сергей повесил трубку и тупо уставился на спящую Машу. Снова зазвонил
— Ну, что еще, Вить?
— Извиняюсь, конечно, молодые люди, но нельзя же быть такими идиотами! — произнес в трубке мужской голос. — Я что вам сказал взять? Декабрьские газеты? Нет! Я же, кажется, ясно сказал — годовая подшивка биржевых котировок! У вас ночь была в распоряжении! Центральная библиотека была под носом! Вы что, не понимали, что там эта информация есть? Что вы полезли в киоск? Вам так не терпелось вернуться? Вы боялись, что в библиотеке вас милиция не найдет и не доставит домой? И не надо мне рассказывать, что в большой библиотеке трудно найти нужные газеты. Я уже сам понимаю — с вашими куриными мозгами, действительно, трудно! Вы думаете, меня сделают счастливым пятьдесят процентов дохода от вашего «пророческого» бизнеса? Нет, они не сделают меня счастливыми. Да-с… И тем не менее. Пятьдесят процентов буду брать со всей прибыли. Потерю, которой вы сегодня избежите, обратив рублевую массу в доллары накануне скачка курса, я приравниваю к доходу. Пятьдесят процентов спасенной разницы — мне. Все. До встречи. Да не опоздайте же в банк!
Французская книга
С боем взяли Вавилон, город весь прошли
И Последней улицы название прочли.
А название такое, право слово, боевое:
Улица Последняя по городу идет.
Значит, нам туда дорога…
Песня.
17-го августа 2008-го года около полудня к борту «Морской птицы» волны принесли бутылку из-под шампанского «Дом Периньон». В бутылке оказалось письмо следующего содержания.
Здравствуйте, почтенный мой дядюшка, реб Менахем-Довид, да продлит Б-г ваши дни!
Заезжал тут ко мне общий наш знакомый, маклер Зорах-Юдл. Рассказал, как горячо вы наказали ему спросить у меня насчет денег, что ссудили мне на покупку сахарных акций. Аж, говорит, за грудки его хватали, трясли и кричали: «Спросите! Напишите! Высылайте!» Такого бы вам здоровья, дядя Менаше, какой вы деловой человек! Так что вы беспокоитесь? Я же обещал: как только акции продам, немедленно вам об том напишу. А слово мое твердо, не сглазить бы. Так вот, акции я продал, прибыль, слава Б-гу, получил, вот и пишу. Одна только беда: у нас тут в Попелюхове такая почта, что это ужас. Почтальон Гришка вечно пьян, и кобыла у него, не про нас с вами будь сказано, хромает на обе ноги. Доверь этому Гришке письмо, так он его, пожалуй, потеряет. Так я рассудил, что надежнее будет старым морским манером это послание отправить: запечатать в бутылку и бросить в море. На море — всяко уж больше надежды, чем на нашу попелюховскую почту.
Теперь покорно жду, дядя, вашего ответа. Коль напишете, чтоб я деньги вам вернул — я верну. Коль не напишете, стало быть, я пойму, что они вам пока не к спеху, и далее их в оборот пущу. Ждать вашего ответа готов сколь угодно долго, до самой следующей среды. Потому как в среду такие торги будут, что там уж если покупать, так уж это надо будет покупать!
Здоровья и удачи вам, дядюшка, и благочестивой супруге вашей!
Преданный ваш племянник Генах-Фишл.
Уже почти запечатал бутылку и тут подумал: небось, решите вы, что племянничек ваш транжир и мот — бутылка-то из-под шампанского! Да что вы такое себе думаете, дядя! Бутылку эту я на берегу нашел, вот и воспользовался. И вообще, дядя, в талмуде специально для вас сказано: «…не гляди на сосуд».
Опять-таки ваш племянник Генах-Фишл.
Капитан Джон Дарем отнес сосуд и письмо в свою каюту. Бутылку поставил в шкаф, а письмо положил на стол. Задумался. Неужели опять начинается?
Вечером того же дня дежурный по камбузу матрос принес капитану очередную находку — серебряную табакерку, извлеченную из желудка пойманной акулы. Табакерка была старинная, хорошей работы. Моряцкая табакерка — с гравировкой в виде якоря, а крышка прилегает так плотно, что не видно ни малейших щелей. То есть
Я Николас Денсмор, лейтенант флота Ее Величества. Наш бриг «Апостол Петр» разбился о рифы у входа в Эльгорскую бухту. Похоже, погибли все кроме меня, матроса Тома Остлера и кока Джима Тейлора. Уцелела одна шлюпка. Мы с Остлером забрались в нее, позже обнаружили неподалеку в воде тело Тейлора и втащили кока на шлюпку. Он без сознания, но пока жив. Дрейфуем к зюйд-весту.
5 апреля 1827 года от РХ.
Непонятно было, как эта табакерка попала в акулий желудок. Может, акула нашла где-то под водой блестящий предмет и проглотила, приняв за рыбу? Предположение о том, что акула просто съела несчастного лейтенанта, приходилось отвергнуть, так как документ был датирован 1827-м годом, а ведь акулы редко живут больше сорока лет. Хотя, черт морской их знает… Может, бывают исключения. Что там говорить — капитан Джон Дарем сам являлся ходячим примером подобного исключения. Столько лет, сколько он тут капитанствует, люди не живут… Еще было любопытно, чем это мог писать на бумаге потерпевший кораблекрушение моряк? Ведь не могли же на шлюпке случайно оказаться перо и чернильница. Да и не похоже это было на чернила. Явившийся по просьбе капитана эксперт (о, среди сотрудников библиотеки не было недостатка во всякого рода экспертах по части писче-печатно-бумажных технологий) предположил, что надпись сделана итальянским карандашом с грифелем из глинистого сланца. По его мнению, такие карандаши были известны с XIV-го века и вполне могли находиться в арсенале морских офицеров флота Ее Величества.
Так или иначе, это было уже второе сообщение, доставленное морем на борт корабля-библиотеки, так что капитан понял: да, начинается!
Третье сообщение не заставило себя долго ждать. На рассвете из воды выудили бутылку из-под портвейна «Красный крымский». В ней была купюра в 20 гривен и листок из тетради в клеточку со, с позволения сказать, стихами.
Наш гитарист, раздолбай Николай Булекако Парень, друзья, откровенно сказать, неплохой. Только чудит он всегда, когда пьяный, собако. (Надо заметить, он, суко, все время бухой). Он разговаривать с мебелью может и любит, Он табуретку свою провожает к метро, Он с этажеркой своею целуется в губы, Много историй него рассказать могу про! Ванне он молится, бьет ей земные поклоны, С люстрой ругается. Что вы хотите — бухой! Ну а с другой стороны, все мы не эталоны. Коля, вообще-то, нормальный чувак. Панки, хой!Уже три бумаги лежали на столе у капитана. Четвертая заняла свое место на этом столе вечером следующего дня. На фор-марса-рей сел баклан, на лапе которого блестело кольцо. Один из матросов сбегал на камбуз, притащил скумбрию. Птицу подманили, поймали и освободили от кольца. На первый взгляд — обычное орнитологическое кольцо. Собственно, так оно и было, только вот надпись на нем оказалась… орнитологическая, но необычная. Чего стоило хотя бы количество текста, нацарапанного микроскопическими буковками на металлической поверхности!
Дорогой Жак! Ты меня, конечно, не помнишь. Я — та невысокая шатенка с Азово-Черноморской орнитологической станции, у которой ты спросил: «Есть ли тут WiFi?» — когда приезжал к нам на конференцию «Большой баклан: подходы к регуляции численности». С тех пор всегда, когда я снимаю с лапы баклана кольцо и вижу французскую надпись, в волнении замираю: вдруг это кольцо надевал ты?
Текст переписали на бумагу, а кольцо вернули на лапу птицы. Пускай летит дальше! Все-таки, тут любовь. И наука. Что одно, что другое — вещи бессмысленные, но вставать у них на пути — моветон.