Расследование
Шрифт:
Почти весь следующий день отходил я от тягот и переживаний предыдущего: я решил дать себе отдых и никуда не ездить, тем более что договориться с кем-то ещё у меня просто не было времени и возможности: бывшего друга Р. я всё никак не мог застать, а с последней женой – чей номер телефона у меня хранился несколько лет – слишком неудобно казалось договариваться после десяти часов вечера. Я сделал это на следующее утро, когда неожиданно даже для себя дозвонился ей домой: она подошла сама после двух или трёх гудков, и хотя я и почувствовал некоторое сопротивление, мне удалось уговорить её принять меня на следующий день после обеда. Как раз приближалась суббота, и я надеялся, что не очень сильно отвлеку вдову и главную хранительницу памяти от личных дел: насколько мне было известно, она не выходила больше замуж и одна воспитывала детей. Я слышал, что у Р. было двое – мальчик и девочка, но не имел совершенно никакой информации: сколько им лет и кем они стали. Это безусловно имело значение для будущей книги, где нельзя было обойтись без всякого упоминания оставшихся родных и наследников, несущих в себе гены великого отца. Возможно, кто-то из них стал даже продолжателем дела Р., для чего, безусловно, существовали самые благоприятные условия: сына или дочь великого актёра не могли не принять в любой самый престижный и труднопроходимый институт, и наверняка любой или почти любой театр взял бы продолжателя к себе в труппу. Это требовало проверки, а пока я занялся информацией, приобретённой вчера во время визита в театральный институт. Как ни печально выглядело дело, но об Р. в том самом месте – гордостью которого он фактически стал – почти окончательно забыли: им там просто не интересовались, во всяком случае с
Единственным положительным итогом стало подтверждение слухов о поведении Р. и его отношениях с женщинами. Здесь картина прояснялась и показывала в истинном свете его особенности и недостатки. Полностью подтверждалась его репутация донжуана и шутника, любящего беззлобно поиздеваться над тупым нечутким обывателем, ничего не понимающим до определённого момента: такое встречалось и раньше, ещё в школе он доводил некоторых учителей до слёз, за что неизменно страдал и получал выговоры и нахлобучки, но уже совсем явно данное качество стало проявляться у Р. в пору расцвета: играя в спектакле, он мог незаметно сымпровизировать, издеваясь над ничего не понимающей публикой, и только режиссёр хватался за сердце, но тихо и почти незаметно великий актёр выплывал из той ситуации, куда сам только что себя загнал. Никакие запреты и внушения не годились и не могли воздействовать на его характер: даже режиссёр, с которым Р. почти всю жизнь работал вместе в театре, оказывался беспомощен и почти не пытался оказывать влияние. К счастью, вышестоящие и курирующие органы слабо разбирались в искусстве, и потому претензий с их стороны практически не возникало, тем более что большая часть их внимания сосредотачивалась на официально зарегистрированных и заверенных экземплярах тех опусов, которые находили доброе внимание и поддержку у режиссёра и потому принимались к постановке: трудно было доказать, что целью импровизаций являлась попытка ухода из-под бдящего ока, а не обычная ошибка или неточность, тем более что магнитофонные записи в данном случае не рассматривались в качестве решающего доказательства.
Что же касается отношений Р. со слабым полом, то ничего удивительного не было в тех многочисленных победах и приключениях, слабые воспоминания о которых и сейчас ещё бороздили умы: гениальному и по-настоящему привлекательному человеку оказалось многое доступно и дозволено, и он не стесняясь использовал свои преимущества, не слишком считаясь с официальной точкой зрения и собственным семейным положением. Началось это – как я уже знал – сразу после первой женитьбы: тогда он только распробовал свободу, но по-настоящему стал раскрываться уже позже. Даже вторая женитьба не образумила его и не заставила даже просто убавить темп, в котором он менял любовниц: одна из них и стала его новой женой. Надо думать, он не слишком скрывал от неё очевидную реальность, потому что второй брак продолжался также не слишком долго: он женился повторно через год после окончания театрального института, когда был молодым начинающим актёром в одном из самых молодых тогда театров города.
Даже лучшие друзья находились в шоке из-за непонятного тогда никому события: некие предвестия той славы, что в конце недолгой жизни всё-таки успела накрыть Р. своим крылом, уже начинали рокотать на горизонте, и во всяком случае посещавшим театр и видевшим будущего кумира была очевидна его великая стезя; когда же в самый разгар великой работы, которая шла всерьёз в нём самом и проявлялась время от времени на сцене, побуждая обратиться к великим примерам и сравнениям, он всё-таки совершил свой никому не понятный шаг – все оказались разочарованы. Пока он ещё не стал любимцем публики, из-за которого во время аншлагов возникали уличные пробки и почти невозможно было добраться домой из-за дежуривших в самых неподходящих местах поклонников и главное поклонниц: он снова жил у родителей, видимо, сумев как-то помириться и восстановить почти прерванные связи, хотя и не всегда по понятным причинам приходил домой ночевать. Он находился ещё в начале пути к вершине; главный режиссёр не доверял пока ему главных ролей, но и второстепенное он делал так, что многие ведущие актёры могли позавидовать новичку, и, надо думать, без сопутствующих интриг дело не обходилось. Во всяком случае далеко не сразу талант Р. начинал находить достойное применение и воплощаться в образы, ставшие классикой поколения: здесь был и весьма своеобразный Хлестаков – вершина всего раннего периода, и пара достаточно значительных ролей в шекспировских пьесах, и кое-что из традиционной русской классики: уже тогда диапазон ролей и образов простирался от лёгкой иронии до тяжелейшего гротеска, включая также большую часть всех жанров и направлений театрального искусства. Многие не понимали Р., считая его всеядным и предсказывая скорый закат карьеры: вот ещё чуть-чуть, и он не выдержит – но он совершенно не хотел считаться с сумрачными прогнозами и поднимался выше и выше, отходя ещё и от тех заученных азбучных истин, на которых был воспитан. Если бы теперь он попался на глазам былым учителям, выпустившим его за двери сначала школы, а потом театрального института, то вполне возможно, что у наставников возникло бы горячее желание забрать соответствующие выпускные документы обратно, но ошибка была уже сделана и никто не мог её исправить: разумеется, кроме соответствующих органов. Вольномыслие, естественно, не принадлежало качествам, считавшимся положительными и требующими поощрения, и вполне естественно, что с приходом Р. в театр за ним установилось негласное наблюдение, по результатам которого можно было предпринять адекватные действия; помимо всего прочего сам театр вместе с его режиссёром также числились в списке негласных подшефных у той же организации, хотя до поры до времени явного нажима и воздействия почему-то на театр и не оказывалось. Возможно, дело заключалось в его популярности и той волне успеха, на которой никому не известная труппа с достаточно молодым руководителем пребывала в течение нескольких лет: волна несла их мимо скал и рифов, пока ещё не выраставших резко на самом пути и не дырявивших не слишком прочные борта. Это оказался самый удачный период, о котором потом во времена наступления трудностей всегда с благоговением вспоминали: спектакли выпускались если и не в срок и не совсем в том окончательном виде, к какому существовало максимальное стремление, то во всяком случае с не очень значительными поправками и купюрами, дававшими возможность понять первоначальный замысел. Р., конечно же, являлся активным участником постановочного процесса, вмешиваясь уже тогда в дела, не относящиеся к его компетенции, хотя пока ещё с ним не очень считались, объясняя излишнюю горячность молодостью и желанием выделиться, показать себя на общем фоне. Что-то здесь было, наверно, справедливо, но никто пока не знал истинных глубочайших возможностей, скрывавшихся внутри Р. и до поры не выходивших наружу: его умение из пустой посредственной пьесы сделать нечто вполне приемлемое и даже иногда достаточно интересное ещё не смогло из-за внешнего сопротивления проявиться в полной мере, и, как и прежде, Р. считался человеком с трудным и вредным характером.
На фоне таких процессов разворачивалась совсем другая жизнь: весь коллектив театра находился в курсе амурных дел самого талантливого из молодых актёров, хотя Р. и не стремился оповещать о своих очередных успехах; друзья и собутыльники – в том числе из театральной среды – делали это намного лучше, чем если бы Р. сам задумал устроить себе рекламу. Их близость с таким человеком отбрасывала и на них тоже часть славы, заставляя как бы поделиться слишком тяжёлым грузом, который великому человеку сложно оказывалось нести в одиночку, но и сам Р. в конце концов не выступал против: отдать часть такой славы он соглашался кому угодно, не являясь ни грязным бабником, ни тривиальным донжуаном. Он был выше и завоёвывал сердца при помощи того же дара, который приносил ему потом любовь миллионов людей, видевших его на сцене и по телевизору: это был дар убеждения и дар любви – самой по себе, независимо от объекта и точки приложения, и там, где у обычного среднего актёра проявлялась лишь более-менее удачная игра, у него возникал ослепительный поток света, истекавший из самых глубин души и делавший воздух и мир вокруг ярким и тёплым. Совершенно естественно, что на тепло – как мотыльки – слетались поклонницы, и требовалось уже как-то упорядочить и наладить отношения, не допуская их превращения в главную помеху жизни и творчеству. Большую часть жизни Р. успешно справлялся с задачей, и только незадолго до конца – когда возникли сложности и трения с последней женой – его положение стало неприятным и двусмысленным: сразу несколько оставленных им бывших любовниц попробовали воспользоваться ситуацией и вернуть Р. снова себе, но у них ничего не вышло: волевые качества, надо признать, у последней жены были развиты достаточно сильно, и в титанической борьбе, разгоревшейся потом, она одолела соперниц и отстояла свои права на уже почти спившегося супруга.
Но это случилось уже почти в самом конце жизни, а до того были бесчисленные похождения, после одного из которых Р. оказался во второй раз пойман и приручён – уже по непонятной причине: о любви, насколько я знал, речь там не шла, и причины, надо думать, выглядели проще и приземлённее. Хотя женитьба мало повлияла на поведение Р.: его свобода не была – как и до того – чем-то ограничена и он вёл прежний образ жизни, кончившийся через два с половиной года разводом и грандиозным скандалом, ставшим даже достоянием неясных сплетен и шушуканий. Судя по всему, вторая жена не смогла долго выдерживать проделки и шалости Р., которыми при других обстоятельствах оказались бы заполнены разделы скандальной хроники в многочисленных печатных изданиях, в данном же случае переживания выпадали на её долю, и, естественно, отравляли и так нелёгкую жизнь. Возможно как раз тогда и проявилась впервые тяжёлая неизлечимая болезнь: года три или четыре она ещё пыталась бороться, но – оставленная и забытая – всё-таки сдалась и тихо умерла, не оставив о себе никакой памяти: я знал только год её рождения и дату смерти и видел почти случайно старую затемнённую фотографию, на которой маленькая толстенькая брюнетка сидела в обнимку с Р. – недолгим мужем и будущей звездой театральной сцены.
Не мне было судить его и выносить приговор: меня интересовали всего лишь реальные факты, и когда мне совершенно безболезненно удалось договориться о встрече назавтра с последней женой Р., я был доволен. Судя по всему, она не знала о моих недругах и с нею можно было иметь дело без боязни оказаться в неприятной ситуации, и когда на следующий день я подошёл к дверям указанной квартиры, то почему-то сразу подумал, что сегодняшний день принесёт удачу. Ждал я недолго: после быстрого разглядывания в глазок шумно застучали и защёлкали замки и дверь распахнулась – внутрь, чего я совершенно не предвидел, отступая в сторону перед возникшим неожиданно мужчиной.
«Здравствуйте, извините, это квартира вдовы Р. – Екатерины Семёновны?» – «Да.» – «Мне назначено: как раз на два часа.» – Я специально обнажил на левой руке часы, но мужчина уже отошёл в сторону, давая мне дорогу: видимо, он находился в курсе. Очень пристально смотрел он на меня, но я решил пока игнорировать его: немолодой мужчина не был никак связан с целью визита. Я прошёл дальше по коридору: слева находилась дверь, но музыка звучала в следующих комнатах, и я двинулся вперёд, пока не попал в большой светлый зал: видимо, здесь было что-то вроде гостиной, потому что примерно в середине стоял круглый накрытый стол, и рядом на диване сидели две женщины: одна молодая и одна старая. Они играли в карты, а музыка гремела не у них, а дальше: там, видимо, находился ещё кто-то.
Когда они наконец заметили меня и повернулись, я увидел, что на самом деле одна из них совсем молодая – скорее всего даже школьница, но вторая безусловно была вдова Р.: по книге я знал, что она моложе великого актёра на десять лет. Они с любопытством уставились; подоспевший мужчина уже стоял рядом и показывал что-то знаками: возможно, его интересовало отношение хозяев к моей личности и при неудачном стечении меня могли попросить отсюда; наконец мне надоело переглядывание, и я решил проявить инициативу. – «Здравствуйте: я тот самый человек, с которым вы договорились встретиться в два часа. А это – насколько я понимаю – ваша дочь?» – Я попробовал приятно улыбнуться, и судя по всему, мне это удалось: вдова тоже улыбнулась, а потом очередь дошла и до девушки. Незнакомца я игнорировал. – «Прошу вас: садитесь. Вот сюда.» – Хозяйка показала кресло напротив дивана. Незнакомец не уходил: он плюхнулся неподалёку в другое кресло и по-наглому разглядывал меня. – «Вы что хотите: чай или кофе?» – «Если можно – кофе.» – «Налей, Светочка.» – Хозяйка впервые обратилась к дочери, и мне стало наконец ясно, как её зовут. Кофе нашёлся здесь же на столе: под газетой оказалсиь спрятаны запасы посуды и несколько банок, в одной из которых находился порошок. – «Да, познакомьтесь: Иван Кириллович; близкий нашей семье человек.» – Я обернулся к мужчине и вежливо кивнул; мужчина сделал то же, но не очень охотно и приветливо: похоже, он мне не доверял. – «У вас кто-то ещё есть?» – Я показал головой в сторону закрытой двери, гремела музыка. – «Там Игорь: мой сын. Пускай занимается, лучше его не отвлекать.» – «Но потом он выйдет?» – «Почему бы и нет?» – «Ну хорошо, перейдём к делу.» – Я отхлебнул кофе и порылся в сумке, доставая блокнот с ручкой; мужчина всё так же пристально следил за мной. – «Я по-моему говорил вам, что меня интересуют разные моменты биографии вашего… мужа.» – «Им многие интересуются: и не только в этой стране… Иван, откуда мы получали запросы?» – Мужчина встрепенулся. – «А? Пожалуйста: из Польши, из Германии, из Голландии. И из самой Америки: с предложением о книге.» – «То есть?» – «Два первые предложения из журналов: так, ерунда, но два других намного серьёзней: они хотят книгу воспоминаний.» – «И что же?» – Я уже начинал чувствовать некую натянутость атмосферы: здесь далеко не всё выглядело чисто и свободно. – «Сейчас мы как раз работаем над этим. А вас что интересует?» – «Да знаете…» – Я замялся, не зная, что можно открыть, а от чего лучше воздержаться. – «Чем больше, тем лучше: меня интересует всё.» – Я сразу почувствовал, что мужчина насторожился и уже по-настоящему со злостью стал смотреть на меня. – «Ничего ему не давай!» – Такой перемены не ожидала, скорее всего, даже вдова. – «Ну зачем так, Иван: он же гость, и не могу же я его просто так выпроводить. А может, мы ещё и договоримся о чём-нибудь.» – Она попыталась слишком широкой и натянутой улыбкой смягчить атмосферу, заглаживая грубость друга семьи, и это почти удалось: мужчина расслабился, и сразу стало поспокойнее. – «Что вы имеете в виду?» – Теперь уже она слегка замялась, выбирая подходящие слова. – «Насколько я понимаю, вы работаете в солидной газете; то есть вас там не напрасно держат.» – Я кивнул. – «И довести до приемлемого состояния рукопись книги – вам вполне по силам?» – Она, видимо, прекрасно разбиралась в том, с какой стороны бутерброда должно находиться масло: неудивительно, что ей удалось подцепить и в сложных ситуациях в своё время удержать великого актёра: нюх у неё был развит безукоризненно. – «Вы что же: имеете в виду свою книгу воспоминаний?» – «Да.» – Она опять сладко улыбнулась, пытаясь изобразить светскую даму. – «Но ведь это так просто не делается: это тяжёлая и трудная работа.» – «А вы и не будете так просто: вы получите взамен то, что вас интересует.» – Я обернулся к другу семьи, проверяя его реакцию; он вёл себя невозмутимо и почти спокойно: возможно, он предвидел такое предложение. Однако предложение на самом деле выглядело слишком серьёзно, чтобы давать на него здесь же ответ; оно могло дать многое из недостающего, и я почти готов был уже согласиться с необходимостью тяжёлого дополнительного труда, но неожиданно вспомнил: а где была гарантия того, что материалы окажутся достоверными и объективными, а не состряпанными и откровенно придуманными, как многое содержащееся в книге А.: ведь А. выступал её покровителем, и таким образом меня просто могли грубо использовать и вышвырнуть вон. Ни в коем случае не стоило делать опрометчивых поступков и разбрасываться обещаниями, могущими привести к тяжёлым последствиям. Я ещё старательно делал вид, что прикидываю: соглашаться или нет? – но на самом деле уже было ясно: такая идея мне не подходила, и следовало аккуратно отклонить её, в то же время не испортив отношений: пока не всё было здесь использовано, и стоило продолжать выяснение подробностей.
«Знаете, я не могу сегодня уже ответить на ваше предложение – положительно! только положительно – я хочу сказать: разве может быть другой ответ? Просто я сейчас очень загружен, а подобная работа – как вы понимаете – потребует массу времени и сил, так что: давайте отложим на недельку?» – Во время путанного и петляющего ответа я специально следил за вдовой, но чувства ей удалось удержать при себе, и я так и не понял, обманул я её или нет: в актёрском деле она тоже обладала кое-какими навыками. Она никак не реагировала, и только когда внезапно открылась дверь, за которой наконец стихла музыка, заметно вздрогнула: сначала в комнату с громким ворчанием выбежала маленькая собачка, а потом из-за косяка высунулась почти наголо обритая голова: похоже – это и был сын Р. и Екатерины Семёновны.