Расстановки и жизнь. Ч.2. Хеллингер и жизнь
Шрифт:
Точно такое же «вдруг» случилось после смерти и с Матронушкой. К Матронушке церковнослужители при жизни тоже никакого уважения не проявляли. «Прозрели» же церковнослужители, «как полагается», только после ее смерти, и только после смерти принялись проявлять к ней «уважение». Но выражаться это «уважение» начало в каких-то таких действиях, которые не только духовными не выглядят, но выглядят, даже, какими-то сатанинскими: в печатании огромного количества икон, буклетов, в зазывающей рекламе, в распродаже золотых кулонов, в коммерческом кормлении голубей… во всяком таком…
Если бы церковнослужители испытывали к иконам Матронушки и Богородицы истинные религиозные чувства, то мы с вами заметили бы это сразу же по тому, как изменили бы они свое отношение к живым женщинам, и насколько доброжелательнее и уважительнее они начали бы к ним
А вот Хеллингер был совсем другим! Хеллингер почитал Деву Марию и женщин-святых искренне и глубоко! И, вместе с женщинами-святыми, почитал он и мирских женщин-матерей! Более того,– Хеллингер был убежден, что почитание матери- это, вообще, самое главное, что человек только может в своей жизни сделать, и что становление человека человеком и начинается-то только с того момента, когда он начинает свою мать почитать!– И, напротив,– если человек свою мать не уважает и не почитает, то он недостоен и человеком называться! Хеллингер подобным людям, даже, расстановки никогда не делал. Он ничего таким людям, даже, не объяснял, а просто отправлял их со сцены на место.
«В некоторых духовных практиках, посредством которых многие стремятся вверх…мать остается исключенной. То же самое мы видим и у Иисуса, когда он отрекается от своей матери и видит в Боге отца. Как такие люди найдут путь…? Когда они найдут путь к своей матери».
Ну, а православные священники, как мы видим, и думают совсем не так, как Хеллингер, и действуют совсем не так, как Хеллингер, и хотят Хеллингера, ко всему прочему, еще и «запретить». И конечно же, более всего не нравится им в Хеллингере то, как Хеллингер относился к женщинам, поскольку в таком его отношении они усматривают признак отступления от «христианских» канонов, и деградации. Ведь сами же они обращаются с женщинами «по каноническому», «по-праведному» и «по-исконному», – именно так, как «Бог» «нам» и «заповедовал»! Они и другим мужчинам позволяют с женщинами так же обращаться!– Нет-нет, я вовсе не хочу сказать того, что они мужчин на это как-то настраивают или подбивают,– я хочу сказать, что они высказывают мужчинам в таких делах «понимание» и некое молчаливое одобрение. Но и такого молчаливого одобрения тем бывает более, чем достаточно! Возьмем, например, такой способ обращения с женщинами, как матерение,– которое в Тюмени, кстати, широко применяется по отношению не только к женщинам, но и к детям.
По отношению к матершинникам церковнослужители никогда не проявляют тех недюжинных способностей к жестокосердному осуждению, обвинению, клеймению и бичеванию, которые они проявляют по отношению к женщинам. А ведь, в данном случае, проявление таких способностей было бы как нельзя более кстати! Не всегда ведь нужно использовать свои способности для себя лично, – иногда, ведь, нужно использовать их и для пользы общества! А в чем могла бы состоять, в данном случае, помощь обществу? Да в том, чтобы хотя бы немного уменьшить тот чудовищный мат-перемат, который стоит на тюменских улицах, и который христианским канонам полностью противоречит!– Возьмем, для примера, тот мат-перемат, который стоит перед мужским монастырем в часы монастырской кормежки, когда бродячие мужики выстраиваются вдоль монастырской дорожки, и начинают клянчить у прохожих милостыню, и материть тех прохожих, которые милостыню им не подают.
Ведь наверняка же церковнослужителям достаточно было бы просто сказать матершинникам: «не материтесь!», чтобы они материться прекратили,– если услышали бы такие слова от человека в церковном облачении! – Да куда там! –Во-первых, человек в церковном облачении мат как оскорбление своих христианских чувств и не воспринимает, а- во вторых, он воспринимает мат как способ «поставить женщин на место». К способам же поставить женщин на место он всегда относится с «пониманием».
А теперь я немного расскажу о своем немецком опыте: о том времени, когда я ездила в Баварию на занятия Хеллингера. В Баварии меня поражало в то время не только то, чем в Баварии (совершенно справедливо) принято восхищаться,– тотальная чистота и порядок,– но еще и то, насколько бережно баварцы обращались с женщинами, с матерями,
Особенно же поразительным бывало обращение баварцев с женщинами в культовых заведениях. Я уже упоминала о том, что в Германии нередко можно было встретить женщин-священнослужителей. Вы и сами раньше могли увидеть таких женщин на «Немецкой волне» во время воскресного богослужения (сейчас уже не можете, но поверьте на слово: женщины-священнослужители в Германии существуют).
Если бы вы могли немецкое богослужение посмотреть, то заметили бы, что немецкие женщины участвовали в немецких богослужениях совсем по-другому, чем русские- в русских: не на закулистных и не на третьестепенных ролях, а- на первостепенных, и, даже, нередко, -на ведущих ролях! Да и по окончании богослужений, насколько я сумела заметить, церковная роль женщин заключалась не в: «принеси-подай-убери-подмети-услужи-выслушай-молча-что-я-говорю», а в чем-то вроде: «принесите пожалуйста», «будьте любезны убрать», «я внимательно выслушаю то, что Вас беспокоит», и т.п.
Да что там долго говорить, достаточно сказать одно: женщины в немецких богослужениях читали проповеди,– и сразу же сразить этим всех православных священников! Чтобы добить их окончательно, скажу, что женщины во время богослужений еще и стихи читали! Они еще и песни исполняли! Они (о, какой ужас!) еще и высказывали свое мнение по актуальным немецким вопросам!– Да, в немецких богослужениях принято было обсуждать актуальные немецкие вопросы, но дело-то не в этом, а в том, что немцы совершенно не боялись доверять такое обсуждение женщинам! – Однако же, то, что немцы проявляли себя такими отчаянными храбрецами, и доверяли женщинам обсуждение актуальных вопросов, привело, как видите, немецкое общество к благоденствию и процветанию! Вот бы и нашему обществу так расхрабриться!
И вот что в немецких богослужениях было еще интересно: на них часто приглашались эстрадные артисты, которые исполняли эстрадные песни. Песни эти были с духовным содержанием, но были они, все-таки, эстрадными. А разве русские эстрадные артисты не поют песни с духовным содержанием?– Очень даже поют- но на богослужения все равно не приглашаются! На тюменские, например, богослужения приглашаются такие «артисты», которых никто, кроме немногочисленных людей, и слушать-то не хочет, однако же церкви, тем не менее, заставляют всех людей,– и тех, которые хотят таких «артистов» слушать, и тех, которые не хотят,– слушать их насильно, транслируя их пение через громкоговорители на всю улицу. А ведь в окружающих церкви домах живут не только христиане, но и мусульмане, и буддисты, и люди других вероисповеданий! Почему же с ними-то церкви совершенно не считаются? Почему церкви не считаются даже с правом таких людей на отдых?– В 6 утра, например? Ведь люди в 6 утра, наверняка, хотят спать, а не псалмопение слушать! Тем более, если люди эти – не христиане!
У немецких же церквей таких привычек, чтобы транслировать службу на всю улицу,– не было. Правда, у них были куранты, которые звонко отбивали время. И, надо сказать, что тем туристам, которые жили рядом с этими курантами, они мешали. Но, зато, тем туристам, которые жили чуть подальше- куранты не мешали нисколько. Да и само звучание курантов было приятным и мелодичным, и нравилось даже тем людям, которые к христианской конфессии не принадлежали.
Еще одно отличие немецких богослужений от русских состояло в том, что на них артисты обоих полов выходили на сцену прямо к микрофону, и исполняли свои произведения прямо на виду у всех. Немецкие артистки никогда не прятались, подобно русским исполнительницам, за загородки, никогда не забивались в церковные щели и закоулки, никогда не закрывали лица черными платками. Они и одевались по-другому,– как-то так, что их одежда даже отдаленно не напоминала старушачью. Хотя одежда их была и скромной, но, тем не менее,– приятной для глаз, и включала в себя даже светлые оттенки. Держали себя немецкие исполнительницы тоже совершенно не так, как русские: не было в них ни русской пришибленности, ни угодливости, но было в них зато много немецкого достоинства и уверенности в том, что по-другому и быть не может!