Расстояние
Шрифт:
Кэтрин было тридцать один год, когда она пропала. В документах указаны приметы – худощавого телосложения, блондинка. Несколько фотографий. Такие делают на документы, например на пропуск в больницу или анкету для приема на работу. Никаких личных снимков: в ресторане, баре, на вечеринке или на отдыхе. Лицо ее неприветливое даже на тех фото, где она улыбается, видно, что она человек крайне замкнутый.
Один снимок не похож на остальные – размытое изображение, сделанное камерой видеонаблюдения, – женщина с блеклыми
Она работала в отделении интенсивной терапии в крупной лондонской больнице. Много работала, охраняя свою личную жизнь от чужих глаз. Коллеги считали ее несколько холодным, отстраненным, но надежным человеком, на которого можно положиться. Настоящим профессионалом. О депрессии не знал никто, для них она была скрытной, порядочной женщиной. Отличным работником, строгим к себе. Не лидером, скорее ведомым.
Единственным человеком, которому она позволила копаться в своей голове, был психоаналитик Грейвс.
Его допросили, но не слишком подробно. Пробегаю глазами протокол. Регулярные встречи на протяжении пятнадцати месяцев. (Эллис прав, она всегда пунктуальна, ни разу не пропустила сеанс.) Причина депрессии – низкая самооценка. Риск суицида. Причины не указаны.
Она убила человека и обвиняла себя? И никому не могла признаться?
Что же произошло восьмого декабря?
Она поняла, что кто-то об этом знает?
Возвращаюсь к распечатке с камеры: женщина в темном длинном пальто идет к двери. Куда она направляется? Только не в Программу, у нее даже в мыслях этого нет. Она всем сказала, что мать больна, и решила сбежать. Вглядываюсь в ее лицо, пытаюсь уловить подсказки на языке жестов. Для человека, принявшего решение сделать важный шаг, она удивительно спокойна.
Идет быстро, но все же не бежит.
Ее поймали и поместили в Программу – бросили в ледяную воду, как безжизненный труп, и воды сомкнулись, скрыв человека. Ведь при входе должны были проверить ее личность, снять отпечатки пальцев и сообщить полиции. Но никто не сообщил. Кэтрин Галлахер осталась в списках пропавших без вести, дело ее до сих пор не закрыто, полицейские уверены, что она мертва, а обнаружение тела лишь вопрос времени.
Кого же ты убила? И почему это тайна?
И еще: кто может желать твоей смерти?
Люди раскладывают свою жизнь по маленьким коробочкам… Где-то хранится одна, в которой спрятана правда, и я должна ее отыскать.
С чего начать? С друзей? У нее их нет. Коллег? Психоаналитика? Я не могу так открыто проявлять интерес; все должно быть естественно и не привлекать внимания. Полицейское расследование? Последний раз пробегаю глазами протоколы, отмечая основные факты, и откладываю бумаги.
Попросить Эллиса?
Эллис сам рвется раскопать это дело. Останавливать его было бы неразумно.
– И что же на этот раз? –
Я смогла связаться с ним уже после двух часов дня. Я застаю его в баре, и он может говорить, обезопасив себя шумами на заднем плане: перезвоном стаканов, смехом, выкриками и джазовыми мелодиями.
– Что скажете под эту прекрасную мелодию Майлза Дэвиса?
– Кэтрин Галлахер.
– Минутку. – Он не один. Вполголоса произносит в сторону: – Извини, срочный разговор. – Ответ теряется в общем гуле. И затем в трубку: – Что вас интересует?
– Она не совершала самоубийства.
– Вы нашли тело? – Голос становится резким.
– Нет.
– Но она мертва?
Я оставляю вопрос без ответа.
– С ней что-то случилось. Возможно, это связано с работой. Она что-то сделала или узнала. И за это ее преследуют. Если бы мы смогли выяснить…
– Мы?
– Мы.
Эллис молчит. Предложение сделано, он пытается понять, что за этим стоит.
– Вы знаете больше, чем говорите.
– Я рассказала ровно столько, сколько сейчас вам положено знать. Но и у меня информации немного.
– Какие у вас основания полагать, что исчезновение связано с ее работой?
– Вы читали дело. У нее в жизни ничего не было, кроме работы.
– Считаете, она что-то натворила? Что же? Угробила пациента? Полагаете, у нас появился второй Шипман? Кто же тогда выступил в роли медсестры?
Джо Эллис думает о том, что, взяв на себя роль бога, человек порой принимает решение ускорить наказание; или об искателях приключений, готовых ради порции адреналина на любые безрассудства. Нет, все это не подходит. По словам Филдинга, клиент отзывался о содеянном ею как о чем-то вопиющем, ужасающем.
– Если имела место врачебная ошибка, – продолжает Эллис, – почему ничего нет в отчетах?
Это меня пугает. Значит, он изучил и ее личное дело в отделе кадров. Ловок.
– Возможно, ей удалось это скрыть. Или дело замяли. Ведь никто не знал о ее депрессии, значит, она умела это скрывать.
Если он хочет верить в ее смерть, так тому и быть.
– Когда Ричардсон разговаривал с ее коллегами, все как один предположили, что она решилась на самоубийство. Даже сам Ричардсон в этом уверен. Но кто-то же должен был предположить умышленное нарушение закона. Проверьте, был ли у кого-то мотив ее убить. Может, что и всплывет.
– И что я получу?
– Как обычно.
– Наличные за ответы на вопросы, так?
– Решать вам. Если отказываетесь, так и скажите.
Эллис усмехается, ясно, что он на все готов. Он полицейский и не способен себя изменить. Не больше, чем я себя.
Видимо, поэтому, отсоединившись, я достаю адрес Кэтрин и набираю номер.
Она жила в районе на берегу реки, в реставрированном доме старой постройки. Молодой мужчина, агент по недвижимости, ждет меня у подъезда в десять утра в понедельник. Он светится от счастья, благоухая лосьоном после бритья, и пожимает мне руку.