Расстрелянная корона. Книга 1
Шрифт:
Николай Александрович опустил голову и спросил:
– Значит, последнее препятствие к нашему браку непреодолимо?
– Не совсем так, дорогой Ники. Выход из сложившейся ситуации есть.
– Какой же, папа? – Цесаревич схватил отца за руку.
– Полная перемена религиозных взглядов Аликс, чистосердечное принятие ею святого православия.
– Возможно ли это?
– Задача трудная, но выполнимая. Но переубедить Аликс должен и можешь только ты, мой дорогой Ники.
– Я должен немедленно ехать к принцессе.
– Не спеши. Поедешь.
– Когда, папа?
– Весной должна состояться
– Какое, папа? – Удивление цесаревича росло.
– Ох, Ники, не должен я говорить тебе об этом. Ты и сам узнал бы. Ну да ладно. Препятствие это, сын, таково: вполне возможно, что Алиса страдает родовой болезнью.
– Что? Родовая болезнь? Какая же?
– Та, которая может убить человека из-за пустяковой царапины. Это страшная родовая болезнь монархов, в том числе и потомков королевы Виктории. Доктора называют ее гемофилией.
– Я знаю о ней, но разве Аликс больна ею?
– Сын, этого сказать я не могу, но Аликс – внучка королевы Виктории. Были случаи, когда сыновья гессенских герцогинь страдали несвертываемостью крови. Таков основной признак гемофилии. Болезнь передается по женской линии, но поражает только мужчин. Особенно остро гемофилия переносится в детстве и молодости. Вполне вероятно, что Аликс, несомненно любящая тебя и страдающая, отказывается от брака не только по причине смены религии. Посуди сам, принцесса знает, что выходит замуж не просто за красивого, молодого, любимого человека, но за будущего императора государства Российского. Это накладывает на нее долг подарить мужу и державе здорового наследника. А тут такое проклятие!.. Она может воспринимать болезнь как Божью кару за грехи и считать, что в праведной жизни нет места клятвопреступлению, то есть смене религии. Повторяю, если тебе удастся переубедить ее, то свадьбе быть. Ты получишь родительское благословение. Омрачит вашу совместную жизнь страшная болезнь или обойдет стороной, это в воле Господа Бога.
– Да, о проклятии королей я не думал. Но это не изменит моего отношения к Аликс. Я буду любить ее еще сильнее, добьюсь, чтобы мы были вместе, несмотря ни на что. Сегодня же напишу ей.
– Тебе двадцать пять лет, Ники, ты уже мужчина, а ведешь себя как юнец. Понимаю, любовь в состоянии кого угодно свести с ума и заставить совершать безумные поступки. Но все же разум должен управлять эмоциями. Подожди немного, подумай, все взвесь, а потом пиши. Но мой тебе совет, о родовой болезни ни слова. Этот вопрос и без тебя рвет сердце очаровательной принцессы. Разговор на эту тему заводить не следует. Положись на Господа нашего. Он не обделит тебя Своей милостью.
Николай Александрович вздохнул:
– Тяжело мне, папа!
– Вижу и понимаю.
– А скажите мне, папа, почему вы с мамой не противитесь моему желанию жениться на Аликс? Ведь особой выгоды государству
Александр Александрович улыбнулся:
– Да уж. Ты слишком настойчив. Как-то грозил уйти в монастырь, если тебе запретят жениться на принцессе Дармштадтской. Неужели забыл?
– Не забыл и сейчас готов повторить то же самое. Я хочу жениться только на Аликс. Другой супруги, будь она хоть королева богатого государства, мне не надо. Значит, дело в моем упрямстве?
– В настойчивости. Но не это главное. Мы с мамой очень любим тебя, нашего первенца, и желаем тебе счастья. Если счастье твое в любви к Аликс, то это судьба. А она ведь в руках Божьих. Так зачем же нам противиться ей?
Николай Александрович поднялся, прошелся по кабинету.
– Если бы ты знал, папа, как я хочу быстрее увидеть свое Солнышко.
– А еще быстрей сыграть свадьбу, да? Не смущайся, твой папа тоже был молодым.
Николай вернулся к дивану, присел рядом с отцом, обнял его:
– Вы с мамой – самые лучшие родители.
– Ступай, Ники, да проведай матушку.
– Конечно, папа.
После ухода цесаревича к императору явился министр внутренних дел Иван Николаевич Дурново.
– Здравия желаю, ваше величество!
– Здравствуй, Иван Николаевич!
– Как поохотились?
– И все-то ты знаешь.
Дурново улыбнулся:
– Так ведь должность у меня такая.
– Поохотились как обычно. С чем пожаловал?
– У меня к вам два дела, ваше величество.
– Ну что ж, докладывай.
– В Петербурге арестован мичман флотского экипажа Михаил Игнатьевич Зуев.
– За что?
– За то, что вел революционную пропаганду и состоял в одной из террористических организаций.
– Арестован, вот и хорошо. В чем вопрос-то?
– Разговаривал я с ним в камере. Молодой еще офицер, двадцать один год, по глупости дал втянуть себя в организацию. Вину свою осознал, кается, просит простить его.
– А о чем он думал, когда клятву свою нарушал, вел пропаганду? Попался, посидел в камере и сразу покаялся, да?
– Ваше величество, вы знаете, я сторонник жестких мер против революционеров-террористов, но это случай особый. Поверил я в его раскаяние. Жена у Зуева ребенка ждет. Если будет возбуждено дело, то получит он каторгу, а вернется оттуда или нет, только Господу известно.
– Пожалел, значит, ты мичмана, Иван Николаевич?
– Пожалел, ваше величество. Не хотелось бы ломать ему жизнь.
– Что-то не припомню, чтобы ты прежде обращался ко мне с подобным вопросом.
– А я и не обращался. Это первый случай.
– Хорошо, что предлагаешь?
– После ареста только в вашей власти исключить уголовное преследование заблудшего юноши.
– Юноши? Ему двадцать один год, Иван Николаевич. Он мужчина, офицер, должный отвечать за свои поступки.
– Значит, начинать следствие?
Александр Александрович махнул рукой:
– Пусть подает прошение, прощу. Но на флоте ему места нет, как, впрочем, и в столице. Как жена родит, пусть уезжает подальше от Петербурга и всегда помнит, что если еще раз решит поиграть в революцию, то каторгой не отделается.