Расстройство Сна

Кетчам Джек

–  А вы? - сказал я.

Она рассмеялась.

–  Вам нужно знать мое имя? Вам, парни, и правда не насрать, как меня зовут? Да ну. Вам от меня совсем не имя надо.

Ее улыбка слегка смягчила ситуацию, но она все равно вела себя как сука. Высокомерная, заносчивая, наверняка приняла что-нибудь покрепче «Харрикейна». Может, даже сумасшедшая. В баре таких видишь постоянно.

Она спросила, чем мы занимаемся по жизни. Снова вопрос в лоб. Но мы ей сказали. Художник, оператор, писатель. С виду не поймешь, заинтересовалась

она или нет. Приняла это как должное. Обычно, когда говоришь женщине, что ты - писатель, она первым делом спрашивает, что ты пишешь. Только не эта очаровашка. Она просто кивала и пила, очень скоро первый бокал ушел, и я заказал второй.

Ее длинные тонкие пальцы оторвали кусочек от осьминога Нила, и она быстро его проглотила. Не спросила. Просто взяла. Воспользовалась привилегией.

Джон предложил ей свой барный стул. Она поблагодарила и отказалась. Для нас так было лучше, когда она стояла, прислонившись к стойке: с одной стороны, можно было рассмотреть грудь под маечкой, а с другой - ее зад. В этих джинсах на него стоило посмотреть. Она была прекрасной.

Мне она совсем не нравилась. Но, все равно она была прекрасной.

Ее белокурые волосы светились, над головой парила ароматная дымка. Она пахла мускусом и розами. Ее глаза были такими чертовски яркими, что казалось, будто они горят, как неоновые.

Мужчины с Марса, - как говорится. - А женщины - с Венеры. Ну, иногда это просто не тот случай. Война на одной стороне, любовь - на другой. Иногда случается, что именно женщина хочет завоеваний, если говорить о сексе. Хочет секса так, как хотят его мужчины. Не хочет, чтобы их водили по ресторанам, не хочет гулять по паркам, держась за руки, и получать цветы на День святого Валентина, целоваться, ее не волнует вся эта любовная чепуха.

Она хотела, чтобы хотели ее. Такое не каждый день встретишь. Меня это заинтриговало.

–  Знаю, о чем ты думаешь, - сказала она мне.

–  Что?

–  Знаю, о чем ты думаешь. Ты же играешь в игру, да? Почти все вы так делаете.

–  Какую игру? О чем я думаю?

Все ее лицо засияло.

–  Ты думаешь: «Да или нет?»

Я посмотрел на нее. Я ни хрена не понимал, о чем она говорит.

–  Что да или нет? - промычал Джон.

Он уже успел напиться в стельку.

Она оценивающе осмотрела нас.

–  Мертва она или нет?

Она потянулась за коктейльной вилкой, и я подумал: Нет!, когда она воткнула ее в левую ладонь, шлепнула, как мяч в бейсбольную перчатку, и внезапно я увидел, как маленькие зубчики показались с другой стороны.

Никакой крови.

Она не дрогнула.

Так и смотрела на меня, улыбаясь.

–  Обманула тебя, да? Вас всех троих.

Тогда мы все выдохнули. Представляю, какой у нас был вид, когда мы стояли, разинув рты, и смотрели, как она вытащила вилку и бросила ее назад на тарелку Нила. Она так и держала руку поднятой

и развернула ее, показывая нам проколы, на которых не было ни капли крови.

–  Обманули? - сказал Нил. - Мадам, да вы скромничаете.

Вы должны понять, что нам эта девчонка показалась просто сногсшибательной, и не только по части внешности. Если в этом городе и были эксперты по различению живых и мертвых, то ими были мы, или, в конце концов, мы неплохо в этом разбирались. Но с ней у нас не было ни единой зацепки. Она была права. Она обвела нас вокруг пальца.

– Но кожа, - сказал я, - волосы?

–  Дополнения к диете. Магний, витамин Е и, в основном, калий. Некоторые из нас учатся.

Она зевнула.

–  Ну ладно, парни, кто из вас хочет закончить этот пит-стоп и продолжить?

–  Подожди секунду, - сказал я. - Если ты мертва, то как ты пьешь… во что это ты, черт возьми, пьешь, и…?

–  Ем осьминога?
– oна прищурилась.
– Ты веришь во все, что слышишь? Что мы не можем сходить в бар, а вы можете? Что мы теперь не любим выпить? Покупаешься на все эти идиотские рассказы о том, как мы не можем есть ничего, кроме человеческой плоти? Разве это не то же самое, что сказать, что все ирландцы - пьяницы, а все черные с ума сходят по арбузу? Я надеялась, что вы, ребята, хоть что-то понимаете.

Я мог ее понять. Выросла в семье белых, как и мы, а теперь умерла и стала частью меньшинства - а в этом мы мало что понимали. Поэтому как мы могли судить ее?

–  Сейчас общество изменилось, - сказал я. - У нас ходят слухи о вас, у вас ходят слухи о нас. Каждый из нас должен понять, что единственный способ с этим разобраться - это пойти на диалог.

–  О, да, как это мило. Спустись на землю. Вы не хотите понять мертвых точно так же, как и мертвые не хотят понимать вас. Хотя у нас много точек соприкосновения, - oна посмотрела на мои брюки чуть повыше колен. - Вот в чем дело, да?

Она все говорила правильно. Я подумал, почему живые так редко хотят об этом подумать. Мы всегда играем в какие-то проклятые игры.

–  Да, - сказал я. - Именно в этом.

Она взяла с тарелки еще кусок осьминога и проглотила, не жуя.

–  Хорошо. Кто пойдет со мной?

Вопрос предназначался нам троим, но смотрела она прямо на меня. Снова эти глаза. Прекрасные, безупречные мертвые глаза.

–  Кто хочет почувствовать, что значит делать это… с такой как я?

Я допил и попросил счет.

–  Она не шутит, - сказал я. Голос мой звучал уверенней, чем я был на самом деле. - Джентльмены? Нил?

Он покачал головой.

–  У меня есть жена, ребята. Нельзя.

–  Джон?

Он побелел. Казалось, можно услышать, как тикает его мозг, взвешивая все возможности, все “за” и “против”. Потом он встал.

–  Я с вами.

Мы заплатили и пошли за ней на улицу.

Днем было жарко, но ночь показалась еще жарче. На улицах было больше народу, чем обычно - форсированный марш завсегдатаев баров, ищущих, где бы еще промочить горло.