Рассвет на закате
Шрифт:
Элинор наконец отвлеклась от своих внутренних страхов, осмотрелась и пробормотала:
— О, Тони, так мило с вашей стороны, но, может быть, мне не следует…
— Вы думаете, что Джулия была бы довольна, если бы вы умерли от голода?
— Нет, конечно, нет. Но…
— Тогда будьте послушным ребенком.
Энтони походил на чужого и сурового незнакомца; его силуэт четко выделился в дверном проеме на фоне блеклого тумана, когда он пропускал ее вперед себя.
Элинор пожала плечами и повиновалась. Ведь никто не ждал ее там, в молчаливом старом доме в трех кварталах отсюда.
И никогда не
Почувствовав, что она снова приходит в отчаяние и угадав ее беспомощность, Энтони взял ее за руку теплыми пальцами и провел по бетонным ступенькам, открыл дверь, и до них донеслись шум голосов и музыки, их окутали тепло и свет, и возникло ощущение радости и уюта.
«Реальный мир, — мрачно подумала Элинор. — Где никто никогда не умирает. Какое это имеет значение. Ну ладно…»
На высоком стуле у стойки бара восседал Марвин Коулс. Когда они проходили мимо, он салютовал им стаканом с пивом. И никто не обратил внимания — или не придал этому значения, — что внезапно с его лица исчезло выражение удовольствия.
Они заняли столик возле папоротников. Энтони заказал аперитивы, потом в ответ на обескураженный взгляд официантки поменял заказ и попросил водку с тоником, а затем вернулся на место и сел, вытянув ноги в брюках с безупречно отутюженными складками.
— А теперь, — сказал он, — я велю вам не стонать и не всхлипывать. Расслабьтесь.
— Это не так-то просто.
— Конечно, непросто. Я же не какой-нибудь бесчувственный чурбан, и понимаю вас. Но все же попробуйте. В каком состоянии находится белтеровский диван? Джулия говорила мне о нем, будучи третьего дня в Сент-Луисе.
— Он… он готов. Она закончила работу.
— И теперь?
— Мы поставим федеральную мебель на обюсонский ковер. Она хотела, чтобы так было.
— У Джулии был наметанный глаз, — заметил он, отпив своей водки с тоником. — Но вы будете продавать ее?
— Я… я не знаю. — Она чуть было не добавила: «Какая разница?» — но затем подумала, что, вероятно, он просто старается поддержать разговор.
Как бы между прочим он произнес:
— Мой брат сказал, что она искала на прошлой неделе какую-то живопись. Ей удалось обзавестись чем-нибудь?
— Я ничего об этом не знаю. Даже если и да, то я ничего не видела. — Застигнутая врасплох его словами, Элинор пыталась собраться с мыслями, бесцельно вращая в холодных пальцах свой стакан. Она совершенно не замечала, что в темных глазах Энтони горят опасные огоньки. — Конечно, Джулию всегда интересовали современные американские художники. Я спрошу Бена.
— Никаких проблем. Это просто праздное любопытство.
Он был таким же праздным и доброжелательным, как кобра, которая затаилась за бревном. «Черт бы побрал эту девчонку. Она что, совсем не интересуется происходящим в магазине?»
— Я сам похож на персонаж Уайеса [9] ,— проронил он с легкостью и направил разговор в это русло. Ей нравился Эндрю Уайес, как и ему, и он был вознагражден тем, что на ее красивой округлой щеке возник легкий румянец, а в затуманенных глазах — яркие искорки.
«В конце концов, она недурна для своих пятидесяти с лишним лет», — признал он, игнорируя тот факт, что никогда раньше не интересовался женщинами такого возраста. Все мужчины разные. Они могут превратиться в ворчунов, приближаясь к ста годам, но столетний брюзга представлял собой определенно смешную картину в голове Энтони Мондейна. Он предпочитал, чтобы его женщина была гибкой и не старше сорока.
9
Эндрю Уайес (род. 1917) — американский художник, который еще при жизни стал классиком. Темы его картин — природа и проникнутые достоинством и благородством люди.
Он наградил круглолицую официантку, которая поставила перед ними тарелки с тушеным цыпленком, дежурной улыбкой и продолжал ободрять свою собеседницу с утомленным лицом.
— Попробуйте. Отличный кусочек.
Она улыбнулась, но взяла свою вилку.
— А что, в Сент-Луисе курицы менее аппетитные?
— Вам необязательно знать. Черт побери, не так уж плохо.
— А вы думали, что мы здесь, в провинции питаемся сеном? — В тоне Элинор появились колкие нотки.
И как бы мало ее это ни касалось, он все же не мог игнорировать этот преувеличенно фальшивый удар. В глубине души он был слегка похож на Юлия Цезаря. Джулия говорила ей об этом.
Но в ответ Энтони лишь улыбнулся с неожиданно обезоруживающим видом и сказал:
— Послушайте, леди. Я просто обнаружил, что еда превосходна и в ней нет чеснока или орегано, за что мой желудок сказал спасибо, спасибо, спасибо, чего не происходило уже пару лет. Кстати, я не собираюсь совать нос не в свои дела; я просто хочу помочь. Что будет с вами после завтрашнего дня?
Элинор уставилась на бутылку с соевым соусом так, словно раньше не видела ничего подобного. И медленно ответила:
— Жизнь продолжается. Это ведь чистой воды штамп. Мы открываем магазин, мы поедем на аукционы, мы будем заключать сделки с клиентами, и преуспеем в делах.
— Значит, перемен не планируется? — Заметить бы ей, что его голос зазвучал очень, очень вежливо.
— А зачем? У Джулии все стояло на прочных рельсах. К чему тут перемены?
— Как насчет наследников?
— В делах? Только я.
— Вы наследница?
— Я партнер.
И перспективы наконец-то открылись перед Энтони Мондейном. Исходная проблема, которая возникла у него с Джулией и явилась причиной его появления в этом маленьком городишке, сама по себе начала разрешаться. Элинор была партнером — следовательно, теперь она владела всем бизнесом. А это антикварный магазинчик, который дает возможность заработать кучу денег, конечно, если бы в дело вмешался Энтони Мондейн.
Несокрушимого, вечно насмешливого противника, каковым являлась Джулия Бонфорд, больше не существовало.
Все, что требовалось теперь, — только обеспечить вассальную зависимость Элинор Райт. И, кажется, это не составит большого труда. Во всяком случае — не для него. Прости, Господи, да он даже женился бы на ней, если бы была такая необходимость. И «Антиквариат Бонфорд» преспокойно раскинется на обюсонском ковре, как бы идиотски его братец не кривил губы.
И с усилием, таким огромным, что Энтони показалось, что его сердце сейчас выпрыгнет из поросшей темными кучерявыми волосками груди, он спокойно сказал: