Рассвет страсти
Шрифт:
– Еще один вопрос, – взмолилась девушка. – Леди Печали. Кто она такая? Он так однажды назвал меня, – пояснила Аллегра в ответ на недоуменный взгляд Рама.
– Как это странно, – нахмурился он.
– Что именно?
– Это женский портрет. Сэр Грейстон обнаружил его сразу после переезда в Бэньярд-Холл. Картина околдовала милорда. На лице женщины такое горе. И он назвал ее Леди Печали. И частенько говаривал: «Рам, вот кому известно, что значит страдать». Первые дни в Бэньярд-Холле он часами просиживал перед портретом, пил джин и смотрел на лицо давно умершей женщины. Наверное, находил какое-то утешение. Глядя на
– Она похожа на его жену?
– Нет. Ни капли.
– На меня?
– Судите сами. – Рам вошел в гардеробную и поднял свечу повыше. На стене висел большой женский портрет.
Аллегра, впервые оказавшись в этой комнате, принялась жадно разглядывать полотно.
На нем была изображена молодая женщина. Насколько могла судить Аллегра, эпохи Тюдоров. Она стояла очень прямо в своем роскошном платье – миниатюрная женщина, истинная леди, гордая и недоступная – и одну унизанную кольцами руку прижимала к груди, а в другой держала письмо. Овальное лицо казалось неестественно бледным, даже мертвенным: в те времена принято было злоупотреблять пудрой. Волосы выглядели такими же бледными – легкое облако светлых завитков. Черты лица были правильными, хотя она не блистала красотой. Однако на лице – да и на всем портрете – прежде всего приковывали взор огромные темные глаза. Они словно оживали на полотне, и их мягкий взгляд был полон невыразимой печали. Зачарованной Аллегре на какой-то миг подумалось, что это, наверное, содержание письма разбило сердце бедной женщины. В углу портрета значилось: «Леди Хильда Бэньярд».
У Аллегры чуть не вырвался крик. Бэньярд! Да, теперь она вспомнила этот портрет. Он висел в большой гостиной. И она не находила себя похожей на Хильду. Но рот этой леди так напоминал мамин, а светлые легкие волосы – Люсинду. Наверное, Ридли уловил некое фамильное сходство под влиянием паров джина в ту ночь.
И она испуганно покосилась на Рама. Не заметил ли сходство и он? Но для ее собственной безопасности, для успешного мщения Уикхэму следовало хранить инкогнито. Аллегра натянуто засмеялась:
– С чего ему вздумалось называть меня этой Леди Печали? Я совсем на нее не похожа.
– Конечно, нет. Она блондинка, а вы брюнетка, – пожал плечами Рам. – Но сэр Грейстон был изрядно навеселе, когда сказал это… Немудрено и ошибиться.
Аллегра так и не избавилась от подозрений. Индиец проницателен и вполне способен разгадать правду. Впрочем, это не так уж страшно. Джагат Рам чрезвычайно скрытен и необщителен и вряд ли станет болтать – не важно, что он подумал.
Через дальнюю дверь из гардеробной девушка вышла в коридор, поднялась к себе в комнату, не чуя под собой ног, и рухнула на постель. Но сон пришел далеко не сразу. Ей привиделся Грей Ридли, рыдающий над гробом, в котором покоилась леди, очень похожая на Хильду Бэньярд.
Глава 11
Яркие лучи полной луны били прямо в глаза. От этого дорога превращалась в серебристую извилистую нить, петлявшую меж деревьев и сливавшуюся на горизонте с бледным небосводом. Луна висела так низко, и все окружающее выглядело так странно, что у Грея возникло ощущение, будто он забрался на самый край света. Кажется, протяни руку – ив ладонь ляжет холодный сияющий шар. Ночь была воистину колдовской. Даже в густой сени дерев мигали какие-то искры –
Ридли пустил коня шагом и вздохнул полной грудью. В такие минуты он был рад тому, что купил Бэньярд-Холл. Безмятежность этих удаленных от городской суеты холмов дарила душе мир и тепло. Мало-помалу он даже стал обращать внимание на пение птиц в лесу. Онемевшее от горя сердце не осталось равнодушным к ласке уходящего лета.
Виконт вытащил из кармана ленту, собрал волосы в пучок на затылке, снял с луки седла треуголку и надел на голову. В такой поздний час все в Бэньярд-Холле наверняка спят. Тем лучше: возвращаясь из городской богадельни, Грей старался избегать любопытных вопрошающих взглядов слуг. Ведь им привычнее лорд Ридли, а не мистер Морган. И он плотнее запахнул свой богатый плащ, чтобы скрыть простое потрепанное платье. Рубаха скоро совсем истлеет. В ней нельзя будет работать. Надо велеть Раму найти целую рубаху в лавке у старьевщика.
Всадник широко зевнул и встряхнулся, прогоняя сон. Еще несколько минут – и он дома. И мысль об отдыхе была приятна.
День выдался нелегким. Та несчастная старуха утром скончалась, и, как он ни бился, ему не под силу было предотвратить неизбежное, вернуть блеск жизни в угасающие глаза. После этого Грей с утроенной яростью набросился на работу: скреб и чистил, вымыл даже потолок в палате, а потом подрезал в саду сухие ветки. Добрый, честный труд. Но и он не избавил от ощущения собственного бессилия. И ничто не приносило сегодня удовлетворения.
«А ведь были времена, Грей Ридли, – обратился он сам к себе, – когда ты не проигрывал ни одной битвы».
Что же стало с ним теперь? Не далее как нынешним утром он крался по Ладлоу, словно вор, трепеща при одной мысли о том, что может встретить кого-то из свидетелей его вчерашнего позора на перекрестке. Того, кто видел… Грей невольно застонал. Нельзя было принимать вызов Баттерби. Нельзя было идти на поводу у Кромптона, всучившего ему шпагу. Неужто он еще не усвоил, к чему это приведет?
Но Баттерби оскорбил ее. Осквернил своими грязными лапами это дивное тело. Что мог поделать Грей, когда она так посмотрела на него? И он не в силах был вынести это отвращение, разочарование и страх, промелькнувшие в глубине темных очей. Ведь он же мужчина. Разве можно было бросить ее беззащитной, не утратив чести?
Грей вздохнул и заерзал в седле. Тело изнывало от нерастраченного напряжения. Пожалуй, стоило остаться в Ладлоу и провести ночь в постели у шлюхи Может, хоть так удалось бы заполнить пустоту в душе, измученной сознанием собственного бессилия. Но с другой стороны, ему было ясно, что ни джин, ни шлюхи больше не дадут забвения.
Потому что он не хотел просто женщину. Он хотел ее, ее одну. Она была ему нужна. Это лицо, эти глаза. Это точеное тело. Там, возле заводи, у него захватило дух при виде горделивой стройной фигурки – настоящая королева, несущая свою наготу словно дорогую мантию. Ему до боли захотелось выхватить гребни и шпильки из густых шелковистых волос и ощутить их тяжесть у себя на ладонях. Чтобы уложить ее на траву и рассыпать этот темный шелк волшебным облаком. А потом целовать эти коралловые губы, это прекрасное лицо. Ридли нахмурился. Это лицо… Оно постоянно напоминало ему что-то. Наверное, оттого, что он давно грезит о ней. Мечтает наяву.