Рассветники
Шрифт:
Мы посмеивались, хоть и гордились поднятой нами волной. Только Вертиков, наш гуманист и правозащитник, время от времени напоминал нам, что мы все подали неправильно, на самом деле говорить, что в формикариумах муравьи живут и успешно размножаются, не выдерживает никакой критики. В концентрационных лагерях смерти тоже спаривали мужчин и женщин, получали от них потомство. Даже многочисленное, но назвать это счастливой жизнью…
Кириченко сказал с отвращением:
– Ну что ты за человек? Мы же не виноваты, что эти тупорылые так поняли? Мы рассказывали о научных работах, не так разве? А то, что они поняли только, что муравьев можно держать дома…
– …и что это безумно интересно, – вставил Урланис.
– Вот-вот, – сказал Кириченко, – и что это безумно интересно, это уже их вывих. Мы за них не отвечаем.
– Мы за всех отвечаем, – возразил Вертиков с достоинством.
– Почему? – удивился Кириченко. – Мы же их не приручали!
– Теперь за все отвечают ученые, – сказал Вертиков строго, – а не какие-то там политики и общественные деятели.
– Мечтай-мечтай, – сказал Люцифер.
А Корнилов спросил с недоумением:
– Кто говорит, что в формикариях все идеально? Но это лучше, чем на свободе, где муравьи гибнут каждое мгновение…
– Да, – согласился Вертиков, – в концентрационных лагерях люди тоже не гибли сами по себе, только по воле тех, кто устроил их муравейник. Ты же помнишь еще зверинцы, верно?.. В том числе передвижные. Так вот сперва запретили передвижные, потом и стационарные. Остались так называемые зоопарки, где ударение делается на «парки», но их тоже начали закрывать, как бы ни пытались делать жизнь зверей приближенной к естественной…
Люцифер прислушался, вдруг захохотал:
– Мы летом семьей были в Африке!.. Так там все ходят на воле: слоны, жирафы, зебры, даже львы. Как-то целая семья залезла к нам на машину!.. Хорошо, мы оборудовали машину строго по инструкции, львы прокатились малость и поспрыгивали, так и не добравшись до сладкого мяса.
– Вот-вот, – сказал Вертиков, – хочешь смотреть на львов или жирафа – езжай в Африку. Жаждешь общаться с муравьями – выйди в лес, или где там они живут, и подкладывай им у норки мух или кусочки сахара. Смотри, как лопают, тащат к себе… А формикарии – это концлагеря с пыточными камерами. Недаром все муравьи так пытаются оттуда убежать!
Я прислушался к разгорающемуся спору, сказал раздраженно:
– Кому-то политики не нравятся? А вы чем занимаетесь, лженаукой? Марш по местам, а то всех поубиваю!
Они разошлись, посмеиваясь, мои угрозы никто всерьез не принимает, но каждый знает, что работать надо и тогда, когда не хочется. Правда, нам хочется почти всегда, такие вот мы особенные. Просто сама работа интереснее не придумать.
Я в своем кабинете подошел к микроскопу, но невольно уставился на стену-экран, где замелькали заголовки сегодняшнего обсуждения скандального интервью Неназываемого, в прошлом известнейшего писателя, а теперь киносценариста и баймиста. До этого были обнародованы результаты подсчета критических отзывов и рост тиражей. Едва ли не впервые критики и читатели оказались абсолютно единодушны: мура, дешевое чтиво, не стоит внимания… и в то же время только у него тиражи растут и растут, в то время как у всех остальных падают к нулю.
С этим безуспешно пытались разобраться, но полемики не получалось: все соглашались, что это не литература, а черт знает что, однако… почему-то покупается. Причем, как оказалось, покупают и все те, кто называет это халтурой. Дискуссии гремели с унылым однообразием в инете, перебрасывались на страницы умирающей бумажной печати, с экранов жвачников гневно клеймили, причем голоса в защиту не находилось, получалось даже как-то неловко, однако же на результаты продаж это не влияло, тиражи росли как в бумажных вариантах, так и в электронном, а также в баймах и кино, где не только по его сценариям, но и по его указке, что и как, Неназываемый соглашался передавать права только на таких условиях.
Наконец удалось взять пространное разъяснение у самого мэтра. На телевидение приехать он не изволил, хотя по первому зову туда бегут и члены правительства, он же отказывался приезжать до тех пор, пока к нему к самому не приехала съемочная группа.
Глава 14
Встреча была назначена в его коттедже, он прибыл с опозданием на шесть минут, на велосипеде и в промокшей на груди майке и, не переводя дыхание, сообщил, что они все живут в веке двадцать первом, а требования к литературе и прочим видам искусства у них даже не двадцатые, а девятнадцатые, дикари какие-то.
Самый частый упрек, из-за которого презрительно называют халтурой, это «…его герои слишком легко идут, а надо, чтобы ползли, выламывая ногти, навстречу ветру и невзгодам. И чтоб побеждали ценой невероятных усилий в самую последнюю секунду, уже на издыхании…».
Идиоты, сказал он и, подумав, добавил с удовольствием: тупые идиоты. Переносят в наш благополучный век реалии и требования тех прошлых эпох, того тяжелого и жестокого времени, когда ставилось целью выжить и победить. В первую очередь победить, выжить – если получится. Пришло просто немыслимое по комфортности с прошлым благополучие. Человечество уже не ползет, обламывая ногти и орошая землю кровью. Шпионы уже не глотают ампулы с ядом, напротив – им свое же руководство велело, если попадутся, тут же признаваться во всем, а то еще побьют!
Правда, еще сохранились «горячие точки», там в самом деле воюют, но… как? Обычно стараются с воздуха, да еще с такой высоты, чтоб уж точно туда не достали никакими «стингерами», а когда и возникают ситуации, что нужно на земле… то как это проводится? Во всяком случае, не так, как в битве за Сталинград, когда остервенело в рукопашной зубами и когтями. А вот в кино и книгах по старинке эти замшелые тупари требуют, чтобы на последнем издыхании, ага, как же. Щас, перетрудятся.
В сингловых баймах можно самому выставлять уровень сложности, а то и подчитерить, так вот я не знаю людей, которые ставили бы «hard» или «hardest», нет таких мазохистов, хотя, да, все они гордо говорят, что а как же, конечно, только на hardeste прошли все миссии и все уровни, они ж не слабаки, хотя никто не может удержаться от соблазна поставить бесконечные патроны и бессмертие.
У человека в крови эта жажда идти с комфортом, а его по-прежнему, по старинке заставляют ползти, окровавленного и полуживого, по грязи, чтобы на последнем издыхании выцарапать победу? Ну что за… ладно, смолчу, я же сегодня обещал быть вежливым. У меня не халтура, как говорят те из прошлых веков, а литература двадцать первого века. И баймы такие же: красивые, интересные, с юмором и приколами, романтичные, но… легко проходимые. Хотя почему «но»? И легко проходимые. Иное время, иные законы.