Рассветники
Шрифт:
Люцифер буркнул:
– Вертианусин вообще нарывается. За этой дурью такие бабки стоят!.. Фабриканты модных перьев зарабатывают больше, чем IBM или Intel на компьютерах. Это еще та нефтяная жила!.. У них свои журналы и свои журналисты, что будут неустанно твердить о необходимости моды и острой необходимости к каждому сезону покупать новое и еще раз новое!.. И телеканалы свои.
Вертиков сказал невесело:
– Я заметил, что телеканалов с показами мод в шесть раз больше, чем о новостях науки.
– Хорошо, – буркнул Люцифер, – что не в шестьдесят.
– Это в спорте в шестьдесят, – уточнил Корнилов.
Вертиков
– Дикарь, ты когда включал жвачник? По шестьдесят каналов только о футболе и хоккее. А если масса по всякой хрени типа беганья по стенам, прыганья на велосипеде, есть и такие придурки…
– Почему придурки? – спросил Люцифер. – Чемпионат мира проводят по прыганью с велосипедом.
Кириченко слушал-слушал, морщился, наконец со стуком поставил пустую чашку, оглядел всех грозными очами:
– Хватит! Хватит умничать!.. Ишь, довольные, глупее себя нашли. Да, весь мир больше ничего не знает и не умеет, кроме как наряжаться в чужие павлиньи перья! Ну и что?.. Нам какое дело?.. Мы идем мимо и дальше! А остановиться и гыгыкать над дураками – последнее дело.
– В смысле, – добавил Корнилов с недоброй улыбочкой, – иначе сам вскоре к ним опустишься. О моде говорить – еще круче, чем рассуждать, как бы свалить отседова.
Я молча пил кофе и пожирал пирог, Корнилов прав, разговоры о том, что пора валить из этой страны, на втором месте после перемывания костей тупому и дурному правительству, где одни воры, что знают только как воровать и доводить страну до краха.
Это и есть у нас самый любимый спорт, а не футбол или хоккей, которые можно с банкой пива смотреть по жвачнику. То, что последний крупный кризис, потрясший мировую экономику, начался не у нас, а там, где, по их мнению, самое лучшее в мире правительство, во внимание не принимается. Все равно у нас все хуже, и все криворукие, тупые и ленивые, и как только угораздило нас, таких замечательных, родиться среди такого пьяного быдла.
По твердому убеждению обывателя в правительство пробиваются только жулики и воры. И сразу же начинают разворовывать страну, выводить за границу миллиарды, открывать себе и родственникам в Швейцарии тайные счета в банках, а еще ездят с мигалками. Если в стране что-то плохо – это они, гады, довели страну, если хорошо, то вопреки их подлым стараниям развалить всё и везде.
И хотя никого еще не поймали за руку и не указали на его тайный счет, все равно обыватель твердо убежден, что у всех членов правительства они есть. Почему? Да потому что сам сразу же в первую очередь постарался бы урвать побольше, и еще больше. И еще.
Конечно, каждый обыватель знает не только как играть в футбол или выйти из финансового кризиса любой стране, но и легко управлял бы государством, если бы его скромность и порядочность не помешали стать президентом.
Туповатого и самодовольного обывателя сразу можно узнать уже по этому признаку: если по его мнению в правительстве все дураки и воры – понятно, он именно тот скромный гений, что сразу бы сделал Россию передовой во всех отношениях. Нет-нет, вслух это никогда не скажет, но такое видно по его апломбу и снисходительной усмешке, с которой указывает на «крупные промахи» президента, премьера и прочих, принявших на себя бремя руководства.
Россия, правда, как и другие страны, становится богаче, ее жители живут несравненно лучше своих отцов, а те жили зажиточнее
Что, существуют серьезные проблемы и Россия из-за падения рождаемости вообще скоро исчезнет? Но гораздо раньше по этой причине исчезнут Франция, Германия, Испания, Италия… и вообще все европейские страны и нации, на которые обыватель постоянно молится и которые ставит в пример. Даже США исчезнут по той же причине.
И собор Парижской Богоматери раньше станет мечетью, чем храм Василия Блаженного, это уж точно. Хотя там ох какое умное и совсем не вороватое правительство. А есть доказательства, что не вороватое? Нет. Как нет и улик, что российское – вороватое. Но для обывателя все ясно и без них: у нас все равно говно, в Европе поют и пахнут.
Для этих ничтожеств это единственная возможность уверить себя, что они не самое последнее говно, раз «все понимают», и потому «не хотят участвовать», хотя никто их не приглашает. Так хоть перед туповатой женой и пока еще туповатым ребенком можно показаться мужчиной, иронизируя над речью президента или его указами, но когда и те поймут, что у их главы семьи ничего, кроме тупых понтов, нет, жизнь такого обывателя превратится в ад.
Мигнул огонек на мобильнике, я кивнул, зажегся экран, милое лицо Энн, она сказала деловито:
– Вижу, ты не на работе, это хорошо…
– Но и не в сауне с девочками, – заверил я, – вот смотри!
– Ничего плохо в сауне нет, – возразила она, – даже с девочками, я не настолько собственница… Ты как насчет того, чтобы сходить в кино?
Я сказал изумленно:
– Кино? Ты чего?.. Не осточертело на работе?
– Работа не может осточертеть, – сказала она наставительно, – иначе лучше уступить место тем, кто будет работать с радостью. Так ты пойдешь?
– С тобой, – заверил я, – хоть на край света, а хоть еще дальше! Могу и в кино, где наша не пропадала.
– Тогда сегодня в восемь?
– А успеешь?
– Для этого случая успею, – заверила она.
– Ого, – сказал я, – а что за особый случай?
– Потом скажу, – пообещала она.
– А сейчас? Хоть намекни…
– Ах, вот ты какой? – сказала она. – Так ты хочешь меня видеть?
Я примчался на четверть часа раньше, очереди в кассу, естественно, нет, хотя фильмы сейчас не только бесплатные, но и каждый зритель получает бонусы, всякий раз иные: иногда подарок из рук кассира, иногда пару долларов на мобильник, однажды зрителей встречала у входа сама Аня Межелайтис, и каждый мог коснуться, а то и пощупать ее изумительную грудь или погладить по дивным булочкам.
Энн выскочила из арендованного автомобиля за три минуты до начала, я уже начал беспокоиться. Автомобильчик, управляемый автоматом, тут же унесся, а она пошла ко мне уже ровная и прямая, настоящая леди, что не забывает блюсти и соблюдать.
– Привет, – сказал я, – какая ты и сегодня изумительно красивая… У меня начинает сердце щемить, что ты не мое существо.
– Собственник, – произнесла она с достоинством. – Нет уж, мы никогда больше не будем рабами.
– Ну хоть денек!
– Ни часу, – отрезала она, потом смилостивилась: – Ладно, полчасика, если у тебя такие вкусы. Или нет, четверть часа! Хватит?