Рассветники
Шрифт:
Я ощутил на себе пристальный взгляд. За соседним столиком сидит блистательная Эльвира, в одной руке держит чашку кофе, другой аккуратно отделяет ложечкой крохотные порции пирожного и настолько увлеченно и сладострастно отправляет в рот, что у меня екнуло сердце.
Она явно слышала наш разговор, в прищуренных глазах усмешка и так злящая меня уверенность, что никуда не денусь из ее нежных хищных лапок.
Через пару часов в своем кабинете я снова и снова пытался погрузиться в то странное состояние контакта, крепнет странная убежденность, что ванна с теплой водой уже не понадобится. В начале – да, а теперь я уже на постоянной связи, просто темп моей жизни невероятно быстр в сравнении с реакциями Сверхсущества, все доходит с замедлением…
Холод пронизал меня раньше, чем я сообразил, что уперся в очень пугающую мысль, вынырнула вот прямо ниоткуда. Жутковатая даже в самой основе: биологическая эволюция не сменилась социальной, как считалось. Она, страшно такое выговорить, продолжается…
Сейчас господствует мысль, ее вдалбливают в головы, что как только человек сумел сделать каменный топор, уже не нужно отращивать клыки помощнее. Все, баста, эволюция человека, как вида, прекратилась, с этого момента пошла эволюция социальная: первобытная община, рабовладение, средневековье, промышленность, технологии…
На самом же деле эволюция пошла еще быстрее, только уже не тела человеческого, а духа: мысли, сознания, мышления. И сейчас мышление, развившись в достаточной степени, готовится перейти на иные носители. Как с магнитофонной ленты на сидюки, дивидюки, а затем и на блюрейки, так и мы перейдем с непрочной органики на высокопрочную очень емкую кремнийорганику.
То есть Сверхсущество готовится перейти, уже наметило себе эту цель, видит ее отчетливо и в деталях, а сейчас вот начинает доводить ее и до нас.
А затем…
Голова кружилась, я всегда был слишком впечатлительным, но именно впечатлительность и делает нас учеными, а не футбольными фанатами. Тех ничем не прошибешь, а расскажи о том, что я сейчас понял, никто из них не ужаснется. Просто не поймут, потому и не ужаснутся.
Потому что после «затем» вырисовывается вообще нечто невероятное, шокирующее, пугающее, отвратительное и прекрасное…
Меня била дрожь, сердце стучит, сбиваясь с ритма, кровь то приливает к голове жаркой волной раскаленной магмы, то всего окунает в холод космического пространства. Я кое-как поднялся на дрожащих ногах и, цепляясь за стену, вышел из кабинета.
Яркий жизнерадостный свет ударил в глаза, заставив болезненно сощуриться. Все трудятся, как муравьи, только Кириченко стоит посреди зала и вопрошает в пространство:
– Хто здесь поставил калибратор? Хто, я спрашиваю?
Никто не отвечал, наконец Кириченко мирно посоветовал:
– Пусть Улугбек отнесет на место, ему делать нечего…
Кириченко повернулся, отыскал взглядом невысокого коренастого парня, принятого на работу Эльвирой пару дней назад.
– Это ты Улугбек?
– Я…
– Быстро убери здесь, – распорядился Кириченко. – Потом отнесешь эту штуку, но сначала подмети. Да побыстрее, после битвы на Калке двигаетесь, как замороженные мухи!..
Улугбек смотрел на него исподлобья.
– Я?.. Почему подметать должен я?
Кириченко патетически удивился, всплеснул руками:
– А хто? Забыл, кто отступил на Калке?.. Смотри, морда, мы тебе еще Куликовскую припомним и потребуем возврата дани за триста лет!..
Улугбек засопел, но покорно взял калибратор обеими руками и понес, откинувшись назад всем корпусом.
Люцифер сказал с укором:
– Что ты его Калкой шпыняешь?.. Может, и не было никакой Калки, если верить новохренологам.
– Если верить, – отрезал Кириченко. – А я не верующий, я – знающий! Знание – сила, а Украина всегда побеждала, еще до фараонов!
– А что, Калка точно была?
– Не знаю, – отрезал Кириченко. – Много знать вредно, полысеешь. Мы должны знать не многое, а нужное!
Вертиков спросил коварно:
– А что в данной ситуации нужное?
Кириченко посмотрел на него волком:
– Вон шеф слушает, а ты хочешь, чтобы я брякнул невпопад? Да он же меня заест! Нет уж, сам отвечай на такие опасные вопросы.
– Так это ж я задал!
– Вот сам и отвечай.
Я вернулся в кабинет, выключил комп, пароли паролями, а так надежнее, сказал всем, что скоро вернусь, и отправился в ближайший сквер, что через дорогу, ступая так осторожно, словно на голове у меня кувшин с водой, но это страшусь спугнуть дерзкую и неожиданную мысль, что пришла как бы сама по себе, хотя теперь понимаю, сами не приходят.
И не только мысль, но и это состояние уверенности и даже всесилия, так важное вообще, а в данном случае – особенно.
По улице прошли лесенкой три поливальные машины, я отпрыгнул от края, нырнул в подземный переход и через пять минут уже был в сквере, где сошел с асфальтированной дорожки и некоторое время бродил по мягкой земле, всматриваясь в мир малых величин.
По траве прыгают мелкие кузнечики, пролетел жук, а вон пробежал муравей с добычей в жвалах. Я осторожно прошел за ним, ага, вон и норка, откуда выпрыгивают эти блестящие, закованные в черный хитин тела, похожие на рыцарей в грозной броне.
Я присел, сосредоточился и вперил взгляд в одного фуражира, их легко отличить по фигурам от солдат или рабочих, что бежит налегке и, подняв усики, щупает очень плотный для него воздух, почти такой же плотный, как для нас вода.
Фуражир бежит не слишком быстро, он в поиске, я напряженно смотрел на него и внушал, что вон там, если резко направо, лежит очень лакомая добыча…
Муравей бежал, ничего не замечая, только сяжки задвигались чаще, потом остановился, потоптался в нерешительности и… свернул направо.