Растяпа. Камо грядеши
Шрифт:
Оставался загадкой вопрос – зачем нужен технический контролер в ночную смену?
Даже я, угнетенный мыслью о неспособности навести на участке должный порядок, удивлялся ее отказу уйти домой ввиду отсутствия продукции, готовой к сдаче:
– Как ты не боишься? Они же тебя того….
Другое дело, что татарочка Роза была некрасива, и это «того» было то, что она возможно хотела.
Закончилось лето и в сентябре последовали перемены – не на участке, а в субботние дни. С подачи Чайки я поступил в
На сетования Лизы:
– Пропагандист-агитатор – амплуа руководителя, а ты….
Отвечал:
– Я терпеть ненавижу знамена и митинги – буду писать репортажи в газеты о трудовых буднях нашего коллектива.
– Молодец!
На том примирились.
По субботам слушал лекции в ДПП, штудировал статьи Аграновского, пробовал свои силы пером. В воскресенье к сыну в Розу или в Увелку к родителям, с понедельника по пятницу на завод – и всегда во вторую смену. Такова была новая синусоида жизни – жить, в сущности, можно, хотя и довольно скучно.
Впрочем, иногда случались ЧП.
Вот если бы сын мой был взрослым и пришел со срочной службы домой, я ни за что не пошел на завод да еще в сырой дождливый осенний день. А Боря Брагин пьяный приперся и начал форсить:
– Мастер, день такой: сын из армии вернулся – работать не буду, пошел я домой.
Я только что собрался погрузиться в скверное настроение и совсем не хотел, чтобы мне мешали. А он прицепился, как к заду репей – нудит и зудит. Хотел, было, по привычке сказать что-нибудь неприятное специально для пьяного пролетария, но почему-то подходящие слова на ум не спешили.
– Ерунду говоришь – мог бы не приходить в таком состоянии.
Мы переругивались сначала беззлобно, почти как товарищи. Он требовал, чтобы я провел его через проходную. А я посылал его нах….
– Пойми: сейчас некогда – завтра приходи, когда меня здесь не будет.
Женька Перфильев в гости пришел – у него тоже ночная смена. Слушал нас, слушал. А мы уже до басов:
– Ты мастер, ты должен, …. твою мать!
– Я мастер: как сказал, так и будет!
Женька поднялся и говорит:
– Пойдем, мужик, я тебя проведу.
Ушли. Минут десять спустя увидел я Брагина на куче металлической стружки.
Помог встать – Боря скулил: проткнув рубашку, в спине торчали стальные «спиральки». Вызвал сестричку заводского медпункта – она обработала пострадавшему раны и увезла на дежурной машине.
Через два дня вызывает меня начальник цеха:
– Что же ты руки-то распускаешь?
И подает докладную Бори Брагина о зверском его избиении сменным мастером.
– Считаешь, у тебя право есть?
– Нет у меня, – бормочу в растерянности, – никаких прав….
– Есть, – возразил начальник, нехорошо улыбаясь. – Ты же на китайской границе служил, под пулями бегал; рабочих на бунт подбил – ты народный герой и молодой специалист: тебе все дозволено!
Я почувствовал озноб, предвестник вспышки гнева, и подождал несколько мгновений, чтобы понять, насколько сильна волна злости – понял, что весьма сильна, и улыбнулся. Слишком сильно в голове зазвенело после очередной оплеухи судьбы – что делать? Напроситься на новую!
– Да, на границе служил, но от пуль я не бегал. Никого на бунт не подстрекал и Брагина не трогал. Что еще?
– А докладная?
– А мой вам ответ?
– Лично мне твой ответ нах.. не нужен….
– Как знаете.
– …пусть с тобой товарищи по партии разбираются.
Жизнь меня научила: никому никогда ничего нельзя доказать словами – только поступками. Может, поэтому не пошел в пропагандисты-агитаторы, как Чайка хотела.
Я так и сказал на цеховом партсобрании:
– Извиняться не буду – не перед кем и не за что.
Конечно, мне не поверили и поставили на вид.
Пытался поднять вопрос о нетрудовых традициях на участке, но меня мигом заткнули – мол, это не повод бить рабочих по рылу. А я радостно сообразил – раз им до фени, то и мне наплевать, то есть по фигу, то есть совсем безразлично. Впредь бездействие моей смены не напрягало – я завязал вмешиваться в производство. Крики, нервы, угрозы, жалобы, ожидание расправы – все позади. Впереди – светлое будущее всего человечества. Только кто бы построил….
Правильно поэт сказал – времена не выбирают, в них живут и умирают.
С юных лет я был глубоко убежден в собственной одаренности и порядочности – всегда был готов взваливать на себя ответственность, ничего не боялся и быстро соображал. Думал, что общество само должно призывать талантливых и энергичных людей туда, где они наиболее эффективны. Когда мне было шестнадцать, семнадцать, восемнадцать я ждал, что меня позовут – поручат самое сложное и трудное дело. Наконец в девятнадцать послали в пограничный флот – разве ударил в грязь лицом? В институте был непоследним. Что же завод?
Бардак для уродов! При всем желании мне трудно подобрать другое слово. Я бы предпочел вкалывать у станка – за хорошие деньги и до полной усталости с обоюдной пользой производству и мне. Но меня никто не спрашивает: дали оклад, определили участок – проходи курс молодого бойца. Даже старший мастер ни слова по поводу бездействия ночной смены. Лишь однажды обмолвился о картежниках, имея в виду рабочее время:
– На свои играют.
Спорить не стал, потому что не верю, что в спорах рождается истина – в спорах рождаются только грибы. Чаще поганки.
Конец ознакомительного фрагмента.