Расул Гамзатов
Шрифт:
«Я с помощью переводчика начал было высокопарное восточное приветствие, — писал Пушкин, — но как же мне стало совестно, когда Фазиль Хан отвечал на мою неуместную затейливость простою, умною учтивостью порядочного человека. Он надеялся увидеть меня в Петербурге, он жалел, что знакомство наше будет непродолжительно и пр. Со стыдом принуждён я был оставить важно-шутливый тон и съехать на обыкновенные европейские фразы. Вот урок нашей русской насмешливости. Впредь не стану судить о человеке по его бараньей папахе и по крашеным ногтям».
В начале XX века о Кавказе тоже не забывали. Роман Фатуев (Иван Бобков) много писал о Дагестане, а в 1928 году выпустил роман «На Пьяном Кресте» о Гражданской войне на Северном Кавказе.
Приезд русских писателей значительно повлиял на литературный процесс в Дагестане. Начался тот самый «культурный диалог», приносивший пользу и дагестанской, и русской литературе. Активнее пошёл процесс объединения литературных сил республики. Крепче становились связи с коллегами в России и писателями других народов Дагестана. Советская Россия была наследницей великой литературы, продолжала и развивала её традиции. А замечательная школа перевода бесконечно расширяла круг читателей, которые получали возможность познакомиться с литературой горских народов.
В свою очередь, переводы пробудили особый интерес дагестанцев к русскому языку. Теперь это была не вынужденная необходимость понимать имперско-колониальный язык, а живой интерес к языку великой литературы. И этот русский язык выгодно отличался от казённо-административного. В результате язык Пушкина и Лермонтова стал в Дагестане языком межнационального общения.
«Благодаря своему языку Россия подарила мне не только собственную литературу, но и Шекспира, Мольера, Гёте, Тагора, Шевченко, — говорил позже Расул Гамзатов в интервью с Кларой Солнцевой. — А без них как можно жить художнику? Аварский цветок лежит у меня в томике Блока. Нет юга без севера. А северу необходим юг. Лично я без русского языка был бы как без крыльев. Вот написал о своей матери-горянке и получаю трогательное письмо. Откуда? С Дальнего Востока. Пишу о погибших братьях, превратившихся в белых журавлей, и снова эхом откликается Россия. Душевный, отзывчивый народ».
СЪЕЗД В МАХАЧКАЛЕ
1934 год принёс много нового. Началась новая жизнь и для Гамзата Цадасы.
К традиционной для горских поэтов духовной, патриотической, антифеодальной поэзии дагестанские классики добавили темы любви и борьбы с социальной справедливостью. Гамзат Цадаса ввёл тему новой жизни, ниспровержения отжившего, расширил жанровую палитру произведениями для детей и юношества, создавал драматургические произведения для театра.
Слава его давно перешагнула границы Хунзахского района, или Хунзахского участка Аварского округа, как он тогда назывался. В Махачкале была издана его первая книга «Метла адатов» («Падатазул жул») и проведён его творческий вечер.
...Меня пригласили в Махачкалу, Повесили афишу, что «я, мол, приехал»... Честь-то какая! Но мне не до смеха, Едва не сгорел я тогда со стыда. Потом стихи мои вслух произносили, И пели песни мои про се и про то, И хохотали до колик, слушая, Про «старые буквы» и про «чохто»... А ведь стихи мои очень простые — Простые стихи для людей простых, Подумать только, какое значенье Имеет простой и честный стих!Наталья Капиева писала: «Это было время и счастливое, и трудное для Цадасы. Только что вышла первая книга его стихов — сборник сатир “Метла адатов”. Успех её был так велик, что — неслыханное тогда в Дагестане дело! — тираж тут же пришлось повторить. Стезя сатирика никогда не была лёгкой. Но особенно нелёгкой была она в исторических условиях 30-х годов. В годы, когда некоторые художники слова склонялись перед силой обстоятельств и, не чувствуя в душе радости, слагали одни гимны радости, Цадаса был верен себе. Обиды и боли за себя и за трудности, переживаемые народом, конечно, оставляли шрамы на его сердце, ибо сердце поэта — легко ранимая цель... Но с тем, что считал должным искоренять, он героически боролся и “метлу” свою не выпускал из рук, не сменил на кисточку, рисующую лишь розовой краской».
Вскоре представители народов Страны гор собрались на Первый Вседагестанский съезд советских писателей. Это было знаменательное и волнующее событие. Поэты и писатели, разве что слышавшие друг о друге, наконец встретились и восславили единство Дагестана.
Среди собравшихся творцов было и трое почти уже классиков: Гамзат Цадаса, Сулейман Стальский и Абдулла Магомедов. У всех были изданные на родных языках книги, а русские переводчики делали их известными за пределами республики.
«Вот в этом-то году, — писал Цадаса, — Гамзат и встретился впервые со своими двумя соратниками: Сулейманом Стальским и Абдуллой Магомедовым — народными поэтами Дагестана. Три дагестанских певца прогуливались по улицам Махачкалы, будто кони, запряжённые в одну упряжку. И на заседаниях они были неразлучны, словно созвездие. Один лезгин, другой кумык, третий аварец — три певца, и ни один не знает языка другого. Но друзья не растерялись. Они придумали свой, понятный им язык: во время бесед так размахивали руками, словно были заправскими дирижёрами».
Новые друзья и кунаки Цадасы были замечательными поэтами, выросшими из духовных глубин своих народов. Как и сам Гамзат, они боролись за новую жизнь своих народов, отвергая всё старое и отжившее. Суть своей поэзии Сулейман Стальский объяснял просто:
Поэта сила — звонкий стих, А стих не терпит слов пустых.Одним из главных организаторов съезда был Эффенди Капиев. Выросший на Ставрополье, он прекрасно знал не только родной лакский, но и русский и кумыкский языки.
Он собирал фольклор, переводил на русский дагестанских поэтов.
«Эффенди Капиев был неутомимым искателем, вдохновенным первооткрывателем древних песен дагестанских горцев, произведений и жизнеописаний классиков дагестанской поэзии: Махмуда, Батырая, других известных и малоизвестных певцов, — писал Расул Гамзатов. — Наконец, он первым открыл для всей страны своих современников, народных поэтов Сулеймана Стальского, Гамзата Цадасы, Абуталиба Гафурова. Дагестанцы всегда благодарны Эффенди Капиеву за книги “Песни гор” и “Резьба по камню”, ставшие для них и для многих других настольными. До Э. Капиева песни горцев без основания и предвзято относили к некоей условной восточной поэзии, считая их излишне слащавыми, слезливыми, цветистыми. Во-первых, я отвергаю такое мнение о поэзии Востока. Во-вторых, Капиев показал и доказал, что древняя поэзия Дагестана в целом, и каждого из его народов в отдельности, существует как творчество самобытное, неповторимое. Он подчеркнул национальное начало этой поэзии, которое сочетается с общечеловеческим».