Расул Гамзатов
Шрифт:
Случилось это после постановления Центрального исполнительного комитета и Совета народных комиссаров СССР от 7 августа 1929 года «О новом латинизированном алфавите народов арабской письменности Союза ССР». Власти, разумеется, ссылались на пожелания рабочих и крестьян, которые, скорее всего, не подозревали о своём «волеизъявлении».
Постановление обязывало впредь пользоваться новым латинизированным алфавитом и обучать на нём же, поручало заменить наборные машины, шрифты, пишущие машинки на новые, а импорт оборудования прежней системы попросту запретить. Особенно важным был шестой пункт постановления:
«Предложить правительствам союзных республик принять меры к тому, чтобы редакционно-издательские
По этому поводу даже поручалось предусмотреть «необходимые ассигнования на покрытие убытков издательских организаций от обесценения литературы, напечатанной арабским алфавитом».
Население в одночасье стало «неграмотным» и вынуждено было переучиваться. Как и у других горских народов, аварская светская письменность стала латинизированной.
Именно на латинице печатались в газетах стихи Гамзата Цадасы.
Реформы касались не только газет, учебников и школьных тетрадей. Они похоронили под собой целые пласты национальной культуры. Этот насильственный разрыв сказывается до сих пор. В архивах пылятся тысячи книг, написанные прадедами современных горцев и непонятные потомкам, а на кладбище трудно отыскать могилу дальнего предка, потому что надписи на плитах сделаны по-арабски. Знавшие аджам умели читать по-арабски даже не понимая самого языка. Но имена, многие слова и цифры они понимали.
Но как новое поколение прочтёт страстные, обжигающие стихи любимого в народе Махмуда из Кахаб-Росо? Сборник его стихов вышел в 1924 году и стал большой редкостью, а новым издательским предпочтениям властей он не соответствовал.
Трудно себе представить, что стало бы с культурами больших народов, если бы их письменность была вдруг переведена на арабскую графику или китайские иероглифы.
После некоторой адаптации новая письменная система оказалась приемлемой для передачи особенностей горских языков. И всё же оставались сомнения, что латиница приживётся. В Дагестане такое уже случалось, когда после Кавказской войны была введена письменность на основе кириллицы, существовавшая вместе с аджамом. Определённую роль это сыграло, но в 1910 году кириллица была отменена и письменность вернулась к аджаму.
На введение новой письменной системы повлияло введение аналогичной системы основателем Турецкой Республики Кемалем Ататюрком. Он провёл эту реформу в 1928 году, незадолго до реформ в СССР. Советские власти видели в Ататюрке союзника и понимали всю значимость нововведения. В Дагестане, как и в Турции, было немало противников новой системы, не желавших отрыва от своего культурного наследия, арабоязычной письменной традиции.
Вспомнили и «Антиписарское движение» 1913—1914 годов, когда горцы восстали против насильственной русификации и замены традиционного для них способа сельского самоуправления на более удобную для властей форму. Восстание быстро разрасталось, что грозило непредсказуемыми последствиями, учитывая шедшую Первую мировую войну, на которой сражалось множество горцев — родственников и односельчан восставших. «Дикая дивизия» наводила ужас на противника, и никто не желал её появления на Кавказе. Власти сочли за лучшее отступить от своих намерений. В том восстании участвовал и Гамзат Цадаса.
Но теперь ситуация была иная. Турция была отдельным государством, а Дагестан — частью СССР. Однако и латинице не суждено было долго просуществовать наряду с кириллицей. Тем не менее она же и облегчила переход на кириллицу, с которой у латиницы было много общего, включая графику.
Введение латиницы было воспринято относительно спокойно ещё и потому, что грамотных людей было не так много,
Разруху после Гражданской войны в какой-то мере помог преодолеть нэп — новая экономическая политика 1920-х годов, сменившая суровый военный коммунизм с его принудительной продразвёрсткой. Тогда у крестьян отбиралось почти всё, вызывая недовольство и восстания. Нэп разрешил частое предпринимательство, торговля расцвела, урожаи росли, потому что зерно теперь можно было продавать по свободной цене, инфляция почти прекратилась, товаров стало много. Горцы — народ предприимчивый и трудолюбивый, и в села начал возвращаться достаток. Но когда страна начала приходить в себя, большевики увидели, что экономика может оказаться сильнее политики, и почувствовали угрозу своему могуществу. К тому же в стране начались Первая пятилетка и индустриализация, голодные города нуждались в хлебе, а крестьяне отказывались его продавать по низким ценам, как того требовала власть.
Нэпманов начали всячески притеснять, лишили избирательных прав, обложили драконовскими налогами. А затем наступила волна репрессий, накрывшая и нэпманов, и поднявшееся с колен крестьянство. И тех и других принялись «раскулачивать», конфискуя сбережения и имущество, и высылать целыми семьями в Сибирь. Достаточно было иметь небольшую мельницу или маслобойню, наёмного рабочего или просто числиться «кустарём-одиночкой с мотором», чтобы оказаться в смертельно опасном списке «кулаков». В том же списке могли оказаться и все, кто имел отношение к духовенству.
Нэпа не стало. Зато началась сплошная коллективизация. Общинное сознание было у горцев в крови, и поначалу, вольно или невольно, в колхозы записывались целыми аулами, вместе с полями и скотиной. Но и разочарование не заставляло себя долго ждать. Повальные хлебозаготовки, конфискации и прочие «успехи» новой власти напоминали мрачные времена военного коммунизма. Колхозы редели, а многие и вовсе распадались. Хлеб прятали или продавали, как и скот, и лошадей, не дожидаясь конфискации.
Народ роптал, и единство в нём вновь нарушилось. Начались выступления не только против разорительных хлебозаготовок и колхозов, но и против самой советской власти. Люди, конечно, стремились к новому, ещё не угас революционный энтузиазм, но никто не хотел, чтобы оно было хуже старого. В ответ начались репрессии.
Расул всего этого не понимал, только вдруг начали исчезать куда-то его друзья, родителей которых записали в «кулаки», пустели дома в Цада. Зачастили по дорогам всадники в кожанках, ещё вчера бывшие сельскими бездельниками. Партийцев и комсомольских активистов тогда появилось много. Возможно, ещё и потому, что им разрешалось носить оружие, запрещённое для обычных граждан.
Еды в школе стали давать всё меньше. Громче пели горны и стучали барабаны, но веселее от этого не становилось.
В те трудные годы детвора с особым чувством пела дореволюционную песню Владимира Попова о картошке, переделанную для пионеров:
...Наши бедные желудки-лудки-лудки-лудки Были вечно голодны-ны-ны, И считали мы минутки-нутки-нутки-нутки До обеденной поры-ры-ры!А дома Расул чаще стал замечать опечаленного отца и заплаканные глаза матери.
Всё это вполне могло обернуться новой Гражданской войной. Власти ослабили давление на крестьян, приняли постановление «О революционной законности», а затем и «О льготах и преимуществах простейшим производственным объединениям, их членам в горных аулах Дагестанской АССР».