Ратник 2
Шрифт:
Но были и те, кто, наоборот, ратовал за своего воеводу и был вне себя от горя, от того, что Врабий таки проиграл. И к таким Клёст попросил присмотреться внимательнее, желательно их разделить, чтобы меньше таких оголтелых вместе собиралось. Такие же воины поддержали идею Врабия зажечь деревни и поджечь дом в Бранске. Таких бы лучше вообще здесь оставить и похоронить, но Клёст по-прежнему придерживался политики гуманизма.
К вечеру похоронили врабиевцев. Товарищи не изъявили желания везти своих воинов обратно домой. Неудобно это было. Во-первых, далеко ехать. Во-вторых, повозок с собой Врабий не брал. А везти мёртвых товарищей на конях не очень-то и удобно. Поэтому и решили так. Разве что двое воинов, что знали родню убитых, изъявили желание увезти домой троих врабиевцев. Остальных же похоронили.
Была разгадана и главная загадка этой битвы – откуда Врабий взял столько бойцов в свою дружину, и какое к этому отношение имеет Стрежень. А здесь и вовсе чудеса раскрылись. Как оказалось, стоило Стрежню вернуться после съезда воевод, как он вызвал своих дружинников и построил одним строем. Затем выбрал через одного бойцов и сказал, что они ему больше не нужны и велел убираться со двора. Однако оружие и доспехи не забирал.
Воины взбаламутились, мол, куда же им теперь, не разбойничать же. На что Стрежень сказал, что не его это дело и им немедленно следует покинуть его село.
Однако стоило им покинуть территорию Стрежня, как их тут же встретил воевода Врабий с довольной улыбкой и предложил пойти к нему под начало с теми же условиями, что они имели и у Стрежня.
– Ишь, хитрецы, что удумали! – потрясал кулаками Татень. – Так получается, и Стрежень своё слово не нарушил, и Врабий воинов получил. И ведь не поспоришь же.
Клёст с каменным лицом смотрел в костёр, никак не реагируя на эту новость. Однако в его голове какие-то мысли да вертелись.
Кивнув каким-то своим мыслям, он произнёс:
– И будет потом Стрежень смотреть честными глазами, говорить, что ничего такого не замышлял. Но выгнать дружинников – это его священное право. Да уж, не подкопаешься. Но он сам себе виноват, лишился хороших воинов. А те бравые ребята вряд ли уже вернутся к нему после того, как он их спровадил. В общем, время покажет, как жизнь повернётся.
Глава 20. Похищение
По мере того, как воевода, или теперь уже правильнее сказать, будущий князь Клёст общался со своими ближниками, лагерь потихоньку устроился. Воины скучковались вокруг нечастых костров и судачили о своём.
В основном, конечно же, говорили о прошедшей битве. Ярослав с удивлением наблюдал за тем, что вокруг нескольких костров находились воины из разных лагерей. И, казалось бы, между ними не может быть ничего общего, они ведь кровь друг друга проливали. Но нет.
Да, они четыре часа назад были врагами, потому как их воеводы не поделили власть. Но в то же время они были воинами одного княжества. При том, что многие знали друг друга не первый год, хоть и жили в разных сёлах, и даже ходили вместе в битву против мурманов или других вторженцев.
Вон даже раненый врабиец похохатывает от шутки клёстовца. Кто-то братается и обнимается, кто-то сожалеет и просит прощения, что ранил в бою. Мол, ты уж прости, браток, такая была ситуация, не мог иначе. Но сейчас-то поладили, да разобрались во всём. Разлада больше нет, а значит и обиды поминать не стоит.
Хотя Ярославу это было понять тяжело. Он видел новые лица врабиевцев и понимал, что никогда не сможет повернуться к ним спиной, не ожидая ножа в спину. Он ведь сам сегодня сражался, и по его вине погибло по меньшей мере двое людей. И кто знает, как отнесутся к этому их товарищи. По крайней мере, если бы погиб Татень или Клёст бы пострадал (хорошо хоть Жужель с Молчаном и Зозулей остались в Клёстово), Ярослав бы точно этого так не оставил. И уж точно не подал бы никогда руки воину, убившему или ранившему его товарища.
В общем, пока что для Ярослава это было странновато. Но не все были столь простодушны. Были и те воины, что, отделившись от общей массы, смотрели на клёстовцев с опаской, без явной угрозы, но не по-доброму.
И Ярослав их понимал. Он едва не всплеснул руками, мол, нормальные люди нашлись, пускай и враги. Хотя кто знает, что такое «нормально»? Ведь умение так легко перестраиваться тоже многого стоит. Ведь получается, что тот же Клёст – он хоть и понимал, что за ядовитый змей этот Врабий, но всё равно сражался с ним без злобы, просто понимая, на что он идёт и что стоит ждать от противника. И даже готов был простить того и принять обратно. По крайней мере, Ярослав в жизни не поверил бы, что Клёст, в случае если Врабий не стал бы нападать, пошёл бы на подлость. Не тот он человек. Слишком прямой, слишком честный. Да и добрый он, хоть и строгий.
Когда воины окончательно расселись вокруг костров, а все, кто хотел, подошёл к Клёсту и поздравил его, и кутерьма улеглась, люди стали готовиться ко сну. Ненасть вдруг склонился к Клёсту и спросил:
– А ты здесь всем доверять можешь, ну, в этом кругу? – спросил он вполголоса, чтобы его услышал только новоявленный князь.
Однако Ярослав его услышал. Клёст нахмурился, оглядел людей, сидящих рядом, затем уверенно кивнул:
– Да, здесь все свои, здесь я могу доверять каждому, как себе. – ответил он.
Ненасть кивнул, затем снова оглядел ближников Клёста.
– А чего хотел сказать-то, не томи? – спросил Татень, который тоже услышал вопрос Ненастья.
– А вот Врабий своим дружинникам не до конца доверял. В частности, новеньким, перешедшим от Стрежня, – наконец произнёс он. – Оттого и нас, основную свою дружину, рядом собой держал, самых верных, кому мог довериться.
– Ты-то самый верный? – расхохотался вдруг Татень.
Но Клёст очень строго посмотрел на пожилого воина, и тот осёкся.
– Не надо так, – произнёс он, придержав Ненастья, который хотел было взвиться. – Он всё правильно сделал и повёл себя достойно. Я уверен, что любой бы из вас, взбреди мне в голову вести себя подло, поступил бы так же. Именно поэтому я говорю, что здесь могу доверять любому. Ясно тебе, Татень?
Татень смутился и хмуро кивнул.
– Или ты позволил бы мне вести себя нечестно и недобросовестно? Ты ведь меня с малых лет поучал, когда я проказничал. Неужто сейчас не направил бы меня, если бы я стал заблуждаться? Или не остановил бы, вздумай я клятву нарушить даденную перед Перуном?