Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой
Шрифт:
Не может быть сомнений, что драгоценности, которые оставались у Рауля в последние дни его пребывания в Будапеште, он собирался возвратить законным владельцам. Но, если Даниэльсон полагал, что у Валленберга были иные намерения, это могло быть достаточным основанием, чтобы избегать встречи с его матерью.
Лефортово
Двадцать четвертого мая Рауль Валленберг был переведен с Лубянки в Лефортово. Одновременно с ним туда перевели и Вилли Ределя, а Яна Лойду отправили в Бутырку. Валленберга и Ределя поместили вместе, в камере № 203. (Вильмоша Лангфелдера перевели в Лефортово еще в марте.) Интересно заметить, что Валленберг никогда не сидел в одиночке. Чаще всего в камеру помещали по трое заключенных. Еще интереснее то обстоятельство, что его сокамерниками в большинстве случаев оказывались высокопоставленные
Тюремные будни были одинаковыми что в Лефортово, что на Лубянке. В 6:00 или 6:30 подъем, в 7:00 завтрак, состоящий из чая, хлеба и нескольких кусочков сахара. В 10:00–10:30 некоторым категориям заключенных, в том числе дипломатам, полагалась дополнительно каша. Обед (суп и кашу) давали в 13:00–14:00, а ужин (также состоящий из каши) в 18:00–19:00. Так же как на Лубянке, заключенные имели право на ежедневную 20-минутную прогулку в тюремном прогулочном дворике, но это право часто не соблюдалось – ограничивались несколькими прогулками в неделю. В Лефортово тоже была библиотека с литературой на русском языке и душ, находившийся на первом этаже. Раз в десять дней выдавалось нижнее белье и постельные принадлежности. Были аптека и врачи, в том числе стоматолог.
В остальном условия в Лефортово были значительно хуже, чем на Лубянке [93] . Камеры маленькие, 3 x 2,4 м, то есть около 7 кв. м. Основную часть пространства занимали нары и стол шириной 50 см. Поскольку нары были размером 1 x 2 м, в камере с двумя спальными местами оставалось каких-нибудь пара квадратных метров свободной площади. Возле двери располагались ведро-параша и раковина с проточной водой. Окно зарешечено и закрыто сверху металлическим щитком, так что свет проникал только снизу. Если бы не свет, горевший днем и ночью, в камере царил бы вечный полумрак. Толстые стены сложены из оштукатуренного красного кирпича. Пол каменный, холодный. Итальянский дипломат Клаудио де Мор, сидевший в Лефортово в то же время, что и Валленберг, с ужасом вспоминал условия в этой тюрьме: грязь, плесень, вонь, холод – зимой температура в помещении не выше плюс пяти, – прогулки во дворике в 30-градусный мороз в рванье и худых ботинках, пища, состоящая в основном из каши и кислой капусты.
93
Сведения об условиях на Лубянке и Лефортове базируются на информации, содержащейся в: Raoul Wallenberg: Dokumentsamling, 1957, с. 36–43.
Камера № 203 в Лефортово, в которой Валленберг сидел вместе с Вилли Ределем. Фото 1991 года.
В целом условия в Лефортово были значительно хуже, чем на Лубянке. Но в одном Лефортово выгодно отличалось: местные заключенные могли общаться друг с другом. Это происходило главным образом путем перестукивания. Кроме того, в летнее время на верхних этажах тюрьмы в водопроводных трубах из-за недостаточного напора часто не было воды. Открыв краны, заключенные, чьи камеры питались от одного водопровода, могли использовать трубы в качестве своеобразного телефона и говорить друг с другом. Заключенные камеры № 203 Валленберг и Редель могли общаться со своими соседями и перестукиванием, и по водопроводным трубам. В банные дни, находясь в душе, заключенные могли еще и прокричать друг другу свою фамилию, а иногда даже обменяться несколькими словами.
Для перестукивания существовали две разные методики. Самый обычный вариант: один удар означает латинскую А, два удара – латинскую В, три раза – С и так далее. Метод простой, но затратный по времени. Другой способ – по квадратной табличке, в которой буквы распределены по рядам и колонкам. Первый удар обозначает строку, второй колонку и тем самым дает возможность узнать букву. По этому методу, чтобы передать В, нужно простучать один раз, указывая тем самым на первую строку, и затем два раза, чтобы обозначить номер колонки:
Квадратная
Обычно в качестве инструмента для перестукивания использовали зубную щетку. Поскольку все формы общения между камерами были запрещены, перестукиваться приходилось с величайшей осторожностью. Чтобы скрыть свое занятие, заключенный садился спиной к стене с книгой в руке, при этом перестукиваясь другой рукой. Эту руку он вытаскивал из рукава, но рукав укладывал так, что казалось, будто рука по-прежнему там. Надзиратель, наблюдавший через дверной глазок, не замечал ничего подозрительного.
Благодаря Густаву Рихтеру у нас есть сведения из первых рук о Валленберге на Лубянке. С Лефортово дела обстоят хуже, поскольку сокамерник Рауля Вилли Редель осенью 1947 года был убит. Поэтому информация, которой мы располагаем, скудна. Она основывается на немногочисленных тюремных документах, на перестукиваниях и разговорах через трубы (по свидетельству сокамерников, Валленберг “перестукивался очень активно”, “говорил и перестукивался на отличном немецком”). Информация, полученная в результате перестукивания, стала известна в середине 1950-х годов, когда были освобождены некоторые из сокамерников Валленберга и Лангфелдера.
Валленберг провел в Лефортово почти два года. За это время его допрашивали всего два раза. Первый допрос состоялся 17 июля 1946 года (к тому моменту его не вызывали на допрос уже 15 месяцев), а второй 30 августа. Никаких протоколов этих допросов не сохранилось. Но из информации, сообщенной Валленбергом при перестукивании и переговорах через трубы, следует, что обвинения в шпионской деятельности остались в силе. “Валленберг обвинялся русскими в шпионаже, но сидел потом годами и днями без допросов” (Карл Зупприан, генеральный секретарь германского научного института в Бухаресте). “Валленберга арестовали по подозрению в шпионаже, поскольку он находился на оккупированной русскими территории” (Эрнст Людвиг Валленштейн, научный сотрудник при германском представительстве в Бухаресте). Валленберг “13 января 1945 года в качестве референта по еврейским делам поехал в советскую ставку для переговоров с русскими об улучшении условий жизни еврейского населения Будапешта. В этот момент Валленберга задержали и отправили в Москву по подозрению в шпионаже” (Вилли Бергеман, сотрудник германского представительства в Бухаресте). “Советские власти, по-видимому, обвинили его в шпионаже в пользу Германии” (Вильгельм Монке, комендант правительственного квартала Берлина). “Лангфелдера обвиняли в шпионаже в пользу американцев или, возможно, англичан. Эти обвинения распространялись также и на Валленберга” (Эрнст Хубер, капрал, телеграфист в Румынии).
Сидевшие вместе с Валленбергом заключенные свидетельствовали о том, что он “как шведский дипломат неоднократно очень резко протестовал против своего задержания” (Хайнц Гельмут фон Хинкельдей, майор немецкого генштаба, взятый в плен в Бухаресте). Он также продолжал требовать, чтобы ему разрешили вступить в контакт с шведским представительством или Красным Крестом. В качестве ответа офицер, который вел допрос, сказал: “Ни один человек не вспоминает о Вас”. И еще: “Если бы правительство или посольство Швеции проявляли к Вам хоть какой-то интерес, они бы уже давно установили с нами связь” (Бернхард Ренсингхоф, экономический советник германского представительства в Бухаресте). Валленбергу было сказано, что отсутствие интереса шведских властей к нему есть “лучшее доказательство его вины”, и теперь уже его дело доказывать свою невиновность. Аргумент о равнодушии Швеции был способом сломить Валленберга психологически, он же использовался и против других шведов, попавших в советское заключение: им также пришлось услышать, что “шведское посольство в Москве не проявляло к ним интереса”.
Поскольку Валленберга не вызывали на допросы и в то же время не давали возможности связаться со шведским посольством, он решил обратиться к Сталину. Письмо было написано по-французски и начиналось обращением: “Месье Президент”. Формулировки письма Валленберг обсудил путем перестукивания с Валленштейном и Ренсингхофом. Оба независимо друг от друга впоследствии засвидетельствовали факт заявления. Валленштейн датирует его рубежом 1945–1946 годов, Ренсингхоф – летом 1946-го. В этом заявлении Валленберг ссылался на свой дипломатический статус и требовал, чтобы его допросили и дали войти в контакт с представителями Швеции. Заявление было передано охраннику и, судя по всему, отослано. Разумеется, никакого ответа не последовало.