Равная солнцу
Шрифт:
— Пожалуйста.
— Брат мой, — сказала Пери, — может быть, вы захотите узнать о делах дворца? Есть срочные вещи, требующие обсуждения.
— Всему свое время. — Он сменил позу. — Есть только одно, что я хочу знать немедля. Как вели себя наши вельможи?
— Колебались.
— Но нашу семью они почитали?
— Да, большей частью.
— А кто в меньшей?
— Мне неприятно кого-то обличать. Они были сбиты с толку.
— Но я настаиваю, чтоб ты сказала.
— Возможно, вы уже слышали, что несколько знатных персон проявили строптивость. Однако стоило
— Кто? Ты не должна ничего скрывать от меня.
— Ну, главным образом мирза Шокролло, главный казначей, и его приверженцы.
— Понятно. Я это учту.
— Благодарю вас. Брат, могу ли я теперь говорить о делах дворца?
Пери была чуть слишком настойчива, но никто не мог сказать, когда он снова позволит ей встретиться с ним. Глаза Исмаила без конца оглядывали комнату, словно что-то искали.
— Что такое, сын мой? — спросила Султанам.
— Ничего, — ответил он. — Я должен идти.
Резко поднявшись, он дал понять, что прием окончен. Удивленные, встали и мы.
— Благодарю вас за посещение. Оставляю вас, угощайтесь, а я пока займусь неотложным делом.
Он даже не даровал благородным женам милость своего присутствия на трапезе! В замешательстве они глядели друг на дружку, и только Султан-заде явно испытывала облегчение. Мать Пери и Зару-баджи нарушили неловкое молчание шумными поздравлениями Султанам.
Я принял у Пери сырой платок.
— Что с ним? — тихо спросила она.
— Боюсь, что он забылся, — шепнул я. — Если бы не вы, не видать ему власти.
— Да, признаёт он это или нет.
— Возможно, ему требуется время, чтоб освоиться. Должно быть, трудно сегодня быть узником, а завтра стать шахом.
— Я словно говорила с отшельником, отбросившим всякую учтивость, — сказала она, побледнев.
Вошли слуги со скатертями и первыми блюдами трапезы, жареным и тушеным мясом, но Пери сказала, что у нее нет аппетита и она не останется. Когда она прощалась, ссылаясь на женские недомогания, Хадидже обеими руками поправила платок, скрывавший ее волосы, и поймала мой взгляд, а я поправил свой пояс — это был наш сигнал, что попозже вечером я появлюсь, и она глянула через правое плечо, что означало согласие.
Совсем поздно, когда уже взошла луна и слышался лишь вой шакалов, я встал с постели, чтоб повидать Хадидже. Облако скрыло луну, и мне пришлось считать шаги в поисках тропинки, что вела к ее жилью. Когда я добрался, караульный евнух спал прямо на земле головой к двери, рот открыт, обмякшая рука едва держала оружие. Тем лучше для меня: сберегу монету. Перешагнув через него, я вошел в здание, тихо прокрался по коридору к двери Хадидже и отворил ее. Несмотря на поздний час, она была одета и сидела в темном углу комнаты. Я сел рядом и взял маленькую смуглую руку в свои.
— Как мне надо было увидеть тебя! — сказала она. — Стража прошел без осложнений?
— Он спал как мертвый.
Хадидже улыбнулась.
— Я добавила сонного зелья в кувшин вина и предложила ему, — призналась она.
— Зачем?
— Чтобы он не узнал, что ты здесь был.
Щека ее оказалась мокрой от слез.
— Хадидже, душа моя, что тебя мучит? — озадаченно спросил я.
Тело ее вздрагивало.
— Я должна достаться другому.
У меня перехватило дыхание. Крепко обняв, я гладил ее волосы и вдыхал запах розового масла, которым она мазала виски.
— Увы, я надеялся, что это будет не так скоро.
Она все прижималась ко мне, и я ощущал закругления ее грудей и думал о том, что вот-вот она так же будет прижиматься к кому-то другому.
— Возлюбленная моя, как я буду тосковать по тебе!
— И я, — сказала она; слезы струились по ее щекам.
— Кто твой суженый — воин из провинции?
— Намного лучше.
— Вельможа двора?
— Снова ошибка.
— Но что может быть лучше?
— Ты не поверишь. Сам новый шах.
— Ах! — вскрикнул я от неожиданности.
— Правда.
— Как дивна твоя судьба! Когда ты болела на борту невольничьего судна, когда тебя и твоего брата палило солнце, когда вас пинали и бранили, могла ли ты подумать, что станешь царицей?
— Никогда, — сказала она, — разве что в мечтах. Конечно, это временный брак.
Шах сбережет свои четыре законных брака для жен из хороших родов, с которыми он пожелает заключить союз.
— Пускай! Однажды ты станешь матерью его ребенка, у тебя будет свой дом и свои слуги. А если ты родишь сына, который будет жить и процветет, ты станешь могущественной, как Султанам.
Я бормотал ерунду, чтоб не думать об ужасной правде: единственная услада, остававшаяся мне в этом мире, будет отобрана и отдана человеку, который ничем ее не заслужил.
— Рада буду иметь свое хозяйство, а не служить чужим прихотям.
— Как это все произошло?
— Как только Исмаила освободили из тюрьмы, Султанам начала говорить, что ищет ему жену. В своих письмах он беспокоился, что сумел зачать лишь одну дочь. Султанам думает, что кто-то навел на него порчу, и полна решимости снять заклятье. Он женится на нескольких благородных девах, чтоб укрепить единство родов, но я должна стать первой женщиной, которая придет на его ложе. Султанам советовалась с предсказателями и думает, что я рожу ему сына. Она приказала мне носить амулеты и сообщать обо всех наших делах — какая она назойливая!
— Она не сможет получить такую власть над родовитой женой, которую он возьмет, так как у той будет собственная мать-советчица, — сказал я. — А отдать тебя своему сыну она будет просто счастлива, потому что сама убедилась в твоем чудесном нраве.
— Я всегда старалась, даже когда мне было неохота служить.
— Ты воистину заслужила эту награду. — И печаль снова стиснула мне горло.
— Иншалла, Джавахир, ты так добр. Ты всегда был добр.
Голос мой осекся, горе было таким острым, что я не смог продолжать. Хадидже прижалась своим лицом к моему, и слезы, что текли по ее щеке, стали моими. Мы приникли друг к другу, словно могли навсегда остаться соединенными.