Равновесие Парето
Шрифт:
— Игорь! Живой? — донесся крик Карчевского.
— Да, — крикнул было я, но из моего рта вырвался лишь полузадушенный хрип. Прокашлялся, уже громче ответил. — Да! Живой!
— Держись, — скомандовал геолог, и я почувствовал, как трос дернулся, пополз вверх. Я, как мог, помогал товарищам, упирался ногами во влажные камни. Калоши давали хорошее сцепление, но не держались на ногах, съезжали с пяток и грозили свалиться.
Несколько рывков — и вот я уже судорожно хватаюсь за край Колодца, меня подхватывают за локти, втаскивают наверх. Я валюсь на бок, глупо смеюсь, растирая онемевшее от гримасы страха лицо. Вижу, что карабин Карчевского встегнут в карабин моего репшнура. Когда он успел? Неужели когда мы уже летели вниз, прыжком оказался рядом и одним ударом вщелкнулся в стальное кольцо? А потом уперся ногами в край Колодца, рискуя полететь следом? А после подоспели Илья и Степанов, потянули, оттащили. И помогли вытащить меня. Оставили меня в живых. Спасли.
Я перестал нервно хватать воздух сухим ртом. Зажмурился, закрыв лицо ладонями, подтянул колени к груди.
Я мог умереть. Умереть! Только что, вот здесь, сейчас. Еще несколько секунд назад меня могло бы не стать. Совсем.
Я сжался еще крепче.
— Все-все, успокойся, — на плечо легла легкая рука Николая Семеновича, его вкрадчивый голос успокаивал. — Все позади.
Со стороны раздался окрик Ильи:
— Ян!
И ответ Карчевского:
— Не, не видно. Упал.
— Что у вас произошло? — спросил у меня Степанов.
Я глубоко вздохнул, опустил ладони, скосил глаза на диспетчера. Он сидел рядом со мной на корточках, на его лице сочувствие мешалось с тревогой.
— Что ты ему сказал?
— Он сказал, что я должен остаться в городе, — сказал я. — Он сказал, что так город останется жить. Я отказался. Он решил скинуть меня вниз. Повис на мне…
— Мы уж подумали, что вы случайно сорвались, — произнес диспетчер.
К нам подошли Илья и Олег. Факелы в их руках светили ярко, освещая мрачные лица товарищей.
— А я вот понял, что дело нечисто, — произнес уверенно Илья. — Мне этот медиум сразу не понравился.
Карчевский задумчиво смотрел на меня, размышляя. Тяжело вздохнул, качая головой:
— Жалко Яна. Хороший был мужик. С придурью, но хороший.
— Жалко? — вспылил я. — Он меня чуть вниз не утащил!
— Не кипятись, — Олег не желал спорить. — Все обошлось. Моя вина, не углядел.
— Да чего там смотреть-то было? — хмыкнул Илья. — Я от этого иллюзиониста иного и не ожидал.
— Хватит, — оборвал обсуждение Степанов. — Человека больше нет. Каким бы ни был…
Он замолчал, тяжело вздохнул.
Илья пренебрежительно фыркнул, повел плечами. Казалось, он испытывал облегчение от гибели Юдина.
Несколько минут мы провели в молчании, под аккомпанемент тянущего душу гула Колодцев. Я приходил в себя после падения в звездную бездну, выравнивал дыхание. Успокоился, поднялся с земли. Посмотрел на сидящего рядом, на сложенных вещах, Степанова. Он опустил плечи, уставился отстраненным взором в темноту. Может размышлял, может вспоминал что-то. Должно быть и Ян, и смотритель кладбища Гвизда, были для Николая Семеновича представителями его, Степанова, эпохи. Представителями того времени, когда была еще вера в светлое будущее, когда города строились для свершений, а люди жили для подвига. И должно быть старику сейчас было тяжелее всех нас, видеть, как один за другим уходят из жизни соратники, как тьма поглощает труд всей жизни.
Откуда-то вернулся Карчевский. Я и не заметил, как он, вооружившись факелом, отошел в сторону. Вернулся геолог уже с виданным мной металлическим цилиндром. Я сообразил, что это тот самый синтезатор частот.
Карчевский прошел мимо, спрятал цилиндр в недра своей сумки. Вид геолога был мрачен.
Под ногами снова задрожала земля. На сей раз я даже смог ощутить несильные, но явственные толчки.
— Пора идти? — прервал я молчание. Странно, но отчего-то мне казалось, что каждый из присутствующих хотел как можно дольше не задавать данный вопрос. Конечно же, все дело было в погибшем Юдине. Точнее, в его странном даре.
Мой вопрос повис в воздухе, лишь пожал плечами Илья. Зато Карчевский смачно сплюнул, ткнул себе за спину пальцем.
— Нас там уже заждались.
Поежился отвернувшийся шофер. Медленно покачал головой диспетчер.
— Но идти надо, — подытожил общее настроение геолог. — Чую я, тут скоро станет совсем херово. Последний день Помпеи.
Во мне боролось два желания. Первое капризным фальцетом стенало о том, что нужно остаться, переждать, что в темноте страшно, холодно, что там обитают существа.
Второе желание, злое и упертое, терпеливо уверяло, что нужно идти, авось пробьемся, тропинка рядом, а там и до вершины, до лагеря, до спасения недалеко.
Я не хотел брать на себя ответственность в потакании кому-либо из них.
— Не раскисаем, — словно прочитал мои мысли геолог. — Последний рывок остался. У нас есть факела и если будем держаться друг друга, то прорвемся. Местность вроде перестала скакать, так что дорога пойдет веселее. Вставайте.
Бородатый гигант преобразился. Из вечного упрямого скептика и одиночки он на глазах превратился в умелого лидера. Олег хлопнул по плечу Илью, помог подняться Степанову. Даже нашел силы улыбнуться мне.
— Держись, — сказал он. — Выберемся.
Когда мы вновь превратились в сцепленный шнурами караван, геолог окинул всех взглядом, скомандовал:
— Идем быстро, смотрим по сторонам. Факелы у меня и у Ильи. Игорь и Семеныч, держите наготове спички. И не профукайте запасные факелы, их достаточно, но лучше иметь лишку. Если кого-то схватят, то останавливаемся и отбиваем огнем. Готовы?
И мы пошли в темноту. Олег, за ним я, Степанов и замыкающим Илья. Словно странная процессия с факелами, чумное шествие по умирающему городу.
Чистая тьма, окружавшая нас у Колодцев, стала разбавляться хлопьями серого тумана. Зернистая серость, словно пепел, поднималась с земли, заполняла собой все вокруг, закручивалась в спирали потоками воздуха. Спирали разбивались, сплетались. Появились вкрапления черно-смоляного, будто рои мух. Настоящие щупальца и облака разных оттенков серого проплывали мимо. Еще несколько шагов и мы вновь оказались в непроглядной пурге из частиц стираемого неведомыми силами города, из воспоминаний и времени.