Равновесие Парето
Шрифт:
Диспетчер с геологом отстегнулись от связки, подошли к разбитой машине. Их фигуры почти тонули в пурге, я с трудом мог разглядеть их. Отстегнулся и Илья, пройдя за ними пару шагов, но остановившись на полдороге.
Карчевский заглянул в кабину, выругался. Что-то сказал Степанову, тот с сожалением покачал головой. Судя по всему, пассажирам вертолета не удалось спастись.
Когда они отошли от места аварии, я приблизился к Олегу, спросил с надеждой в голосе:
— Олег, ведь есть же еще способы спастись, верно? Что-то же можно еще придумать?
Геолог лишь вздохнул, махнув рукой. Неопределенно пожал плечами.
Мне на грудь будто положили тяжелый и холодный камень. Мешок потянул плечи вниз, я безвольно опустился на мокрую траву. Закрыл глаза, спрятав лицо в согнутых коленях, обхватил их руками. И постарался не думать ни о чем, лишь бы этот кошмар, который просто не может происходить со мной, наконец, закончился.
С самого детства я привык, что по-настоящему плохие, трагические истории происходят не со мной. С кем угодно — с людьми из телевизора, с мало знакомыми людьми, с вовсе незнакомыми людьми, с кем-то — но не со мной! Я же вот, живой, дышащий, теплый! Я не могу разбиться в автокатастрофе, не могу попасть под поезд или стать жертвой уличного насилия. Был период, когда я действительно верил в свою неуязвимость, даже бравировать этим. Потом это прошло, но сама мысль о том, что я укрыт от крупных бед и несчастий стала как сама собой разумеющаяся. Со мной! Ничто! Не может! Случиться!
А что теперь? Это все? Расплата за то, что долгие годы жил без забот? Но ведь нереально все! Этот город с этой шахтой! Эти сумасшедшие, эти тени, этот туман, эта безысходность! Этого всего не может быть! Не со мной!
Я зажмурился изо всех сил, до белых пятен, до боли. Со всей силы ударил кулаками по земле, раскрыл глаза!
Когда черные пятна прошли, я увидел меняющуюся стену странного тумана, обломки вертолета, курящих в сторонке Степанова и Карчевского, беснующегося в грязной ругани шофера, спокойно стоящего Юдина. Старик с седой бородой рассматривало меня черными провалами из-под лохматых бровей. Обрывок веревки лежал рядом с ним словно хвост.
Я решительно встал и пошагал к нему, хлюпая носом.
— Расскажи, при чем тут я, — мой тон был напряженным, в голосе были слышны еле сдерживаемые эмоции.
Старик склонил голову на бок, взгляд его водянистых глаз встретился с моим.
— Ты свежий луч в нашем заскорузлом царстве рутины, — Ян смотрел не мигая. Когда он говорил, то двигались лишь губы. — Ты как трал собрал нас здесь, не дав сгинуть. Ты — новая мысль, которая вытаскивает из памяти старые размышления.
— Я не понимаю!
— Ты же видел его, — склонился ко мне Ян. Казалось, он глядит в самую душу. — Он приходил к тебе, как приходил ко всем.
— О ком ты? — я попятился.
— О худом человеке в окне, — Ян наступал, шаг за шагом. — Ты видел его? Видел. Это он, город. Он пыталась вспомнить тебя, как других, но ты новый, вас мало что связывает. Поэтому ты не превратился в тень, как и те, кто связан с тобой. Ты не стал воспоминанием, ты — настоящее. Пока еще. Поэтому ты не такой как все…
— Замолчи! — заорал я, отталкивая старика. Тот оказался легче, чем я ожидал. Мой толчок свалил его на землю.
К нам уже спешили. Степанов, бросающий осуждающие взгляды на меня, помог подняться Юдину. Шофер встал между мной и ими, затряс меня за плечи:
— Ну чего ты, Игоряныч, остынь. Ну чего ты…
— Отстань, — я смахнул его ладони, отвернулся. Понуро отошел в сторону. Просто отчаянно хотелось водки. Да столько, чтобы нажраться до беспамятства. Краем уха услышал отрывок реплики шофера:
— …у москвича нервы сдали. Не мудрено…
С чего они решили, что я москвич? Засели в своем Мухосранске, все кто из-за гор — москвичи. И этот, посмотрите-ка, туда же — нервы сдали! На себя посмотри, герой! Где бы ты сейчас, если бы я не тащил тебя за собой прошлой ночью? Ишь, нервы сдали! Это у вас тут у всех, с вашими шахтами и городами-котлами нервы не в порядке! И психика! Уже давно и надолго! С самой задумки проекта этого Славинска, с самого момента, как эта дурная мысль пришла в голову архитектору! Для вас я хоть москвич, хоть Избранный, а все одно чужой. Между нами черта, пропасть, вы по ту сторону стоите и смотрите на меня осуждающе или с надеждой. Но на моей стороне почему-то я один.
Я бросил взгляд на стоявших поодаль людей. Все заняты своими делами, никому нет дела до проблем какого-то чужака. А ведь, подумать только, жил я сколько лет, не тужил и на тебе — попал в Славинск, город горняков и сумасшедших! И, вот везуха, стал Избранным! Да-да, вот не больше и не меньше! То есть тем, от кого что-то ждут, каких-то свершений, подвигов, поступков. Это только в кино круто, когда ты Избранный, в жизни, как видно, все по-иному. В жизни Избранность это, блин, лепет сумасшедшего и калоши на ногах! Какой из меня к чертям Избранный? Предположим, только лишь предположим, что даже это и так. Допустим, что я, клерк средней руки, должен принимать сейчас какие-то важные решения. Это кто так меня назначил? Судьба? Боги? Это им поржать захотелось? Поиздеваться? Да, вашу мать, я маленький человек! Но не навешивайте на меня эти доспехи с чужого плеча! Не лишайте меня чувства достоинства! Не подставляйте под удар остатки моего самоуважения! Я не справлюсь!
В голове ускоренным слайд-шоу пронеслись моменты, когда я действительно считал, что рожден не просто так, что я — единственный в мире такой. Что для меня особый план. Мелькали удачные стечения обстоятельств, счастливые совпадения, приятные неожиданности. Да много чего! Даже вот эта телеграмма, пропади она пропадом, из-за которой я сюда попал, и то казалась наградой свыше! Как же — квартира! А на самом-то деле! Что же на самом деле? Что стоит за моей выдуманной уникальностью? Ложь и вранье самому себе? Самообман? А я всего лишь жить хочу! Хочу вернуться домой и сидеть на попе ровно в своем офисе и ходить по выходным с друзьями в боулинг! И тупо прожигать свое время, время маленького человека!
Я зло плюнул в стену серой метели. Плевок затерялся в круговерти хлопьев.
Эх, ударить бы сейчас кого!
— Ты как? — тихо спросил вдруг из-за спины незаметно подошедший Олег и у меня сразу пропал весь воинственный пыл. Я сдулся, как воздушный шарик, осталась лишь тяжелая внутренняя усталость и глухая злоба, но уже по отношению к разговору с Юдиным, а не направленная на всех. Да еще жалость к себе. Противная, дрожащая жалость. Которой я стыдился перед участливо смотрящим геологом.
— Нормально, — мой голос чуть дрогнул и я про себя выругался.
— Ты не раскисай давай, — Олег хлопнул меня по плечу, кивнул на стоящих позади мужчин. — А то мне одному с этими не совладать будет.
Он смотрел сверху вниз, ободряюще улыбнулся. Я не смог сдержать ответную улыбку. На душе стало легче.
— Ты придумал, как нам спастись? — спросил я, поднимаясь на ноги и заглядывая ему в глаза. Карчевский не отвел взгляда, лишь прищурился:
— Есть одна мыслишка.
Он повернулся к остальным: