Раяд
Шрифт:
Тот равнодушно стряхнул пепел на улицу и продолжил:
– У меня там теща живет. Мы с женой к ней время от времени заезжаем. Чисто там, спокойно, и рож вот этих черных нет.
И в качестве комментария неожиданно показал смуглому шоферу «волги» язык.
Тот выдержал этот жест с хладнокровием римского патриция, а затем невозмутимо перевел глаза на дорогу.
Светофор в этот момент наконец разродился зеленым, и «волга» с нечеловеческим визгом рванула с места, с ходу меняя левый ряд на правый, блокируя тем самым дорогу «девятке».
– Во! Видали? – закричал водитель «девятки», отчаянно давя ладонью на гудок, чтобы заставить «волгу» двигаться быстрее. – Уроды черномазые. Только и ждут, как бы тебе в жопу без мыла вставить!
– Ну, ты со словами-то поаккуратней, – одернул его Костя, покосившись на Лену, которая, впрочем, не очень следила за происходящим и занималась каким-то своим невнятным рукоделием.
– Ай, – с досадой отмахнулся водитель.
– Значит, говоришь, там чисто и спокойно?
– В смысле?
– Ну в районе, где теща твоя.
– Ну да, – буркнул водитель, с трудом выруливая на левую полосу и вдавливая педаль газа в пол.
– А говорят, там убийство было.
– Да ерунда, – поморщился водитель. – Порезали какого-то хачика. Правильно сделали. Воздух чище стал.
Костя больше ни о чем спрашивать не стал – прислонился виском к окну и принялся рассматривать пролетающие мимо дома и улицы. Постепенно глаза устали, и пейзаж превратился в размытое импрессионистское полотно: дома, улицы, повороты, светофоры, люди, дома, улицы, повороты, люди.
– Почти приехали, вон за тем домом и начинается, – неожиданно нарушил молчание водитель, и Костя резко отдернул голову от стекла, поняв, что, кажется, умудрился задремать.
– Здесь притормози, – сказал он, глянув на Лену и протерев слипшиеся глаза.
– Зачем? – удивился шофер. – Мы ж еще не приехали.
– Так надо, спасибо.
Лена, услышав знакомую фразу, оторвалась от своих дел, а шофер, недоуменно пожав плечами, притормозил у тротуара.
Расплатившись заранее приготовленными купюрами, Костя вылез из машины, вытаскивая за собой сначала сумку, а затем отчаянно карабкающуюся наружу Лену.
– Мы уже приехали, пап? – спросила она, оказавшись на земле и просовывая руки в лямки рюкзачка.
– Почти, – сказал Костя и перекинул сумку через плечо – та с глухим шлепком стукнулась об спину. Затем подмигнул Лене и шутливо-услужливо выставив в ее сторону локоть: – Я хочу с вами немного прогуляться, мадемуазель. Вы не против?
«Мадемуазель» засмеялась. Именно таким она любила папу больше всего. Правда, под руку брать не стала – локоть был слишком высоко, взяла просто за руку.
Они шли по улице, разглядывая дома и витрины магазинов. Улица производила унылое впечатление: асфальт был усыпан окурками и обрывками газет, урны у фонарных столбов и подъездов давились горами сваленного в них мусора, витрины магазинов, матовые от пыли и грязных разводов, словно мстя за невнимание к себе, отказывались отражать в мутных стеклах окружающую реальность. Людей, несмотря на дневное время, было мало. Через сотню метров прямо напротив подъезда очередной хрущевки показался киоск с шаурмой, и Костя вспомнил, что с утра ничего не ел. Внутри киоска темноволосый продавец с безразличным видом крутил вертел, на котором спрессованным чучелом висело мясо.
– Шаурму сделаешь? – спросил Костя и быстро глянул по сторонам, словно уже выполнял секретное задание.
– Не вопрос, – ответил продавец с легким южным акцентом.
– Ты хочешь чего-нибудь? – спросил Костя у Лены, хотя, кроме шаурмы, тут ничего и не готовилось.
Лена, поморщившись, помотала головой.
Кавказец, изредка кидая взгляды то на Костю, то на Лену, начал срезать ломти мяса с вертела. Костя слегка побарабанил пальцами по прилавку и, еще раз глянув по сторонам, потрепал стоящую рядом Лену по голове.
– Не боишься? – спросил Костя максимально дружелюбно у продавца, кладя сотенную купюру на прилавок.
– Чего? – как будто испуганно обернулся тот.
– Ну, говорят, тут микрорайон стремный. Скинхеды бродят, нет?
– Боюсь, – сразу успокоился кавказец и пожал плечами, – но здэсь меня не трогают.
Костя удивленно вскинул брови.
– Они всэ там, – махнул продавец в направлении, куда направлялись Костя с Леной, – а здэсь Москва.
– А там, значит, не Москва? – удивленно усмехнулся Костя.
– Там нэт, – угрюмо отрезал кавказец, укладывая мясо в хлебную лепешку.
– А тут что, граница, может, есть?
– Есть, – снова пропустив Костин сарказм мимо ушей, ответил продавец, – вон угол дома видишь?
И продавец своим длинным ножом ткнул в конец квартала.
Костя посмотрел в направлении ножа – метров через триста от киоска начиналась Щербинская улица.
– И что? – удивился он.
– Вот это и есть граница, – сказал продавец, то ли улыбнувшись, то ли оскалившись, и протянул дымящийся сверток из лаваша Косте. – А это, – крутанул он глазами по стенам своего киоска, – последний киоск с шаурмой перед границей. Блокпост!
И снова то ли улыбнулся, то ли оскалился.
До Щербинской оставалось пара сотен метров, когда Костя поймал себя на мысли, что они, точнее он (Лене-то было все равно) идет по улице с какой-то осторожной оглядкой, словно герой вестерна, которому пыльные улицы опустевшего городка грозят то ли внезапным выстрелом из-за угла, то ли топотом копыт за спиной. Чтобы снять напряжение, Костя мысленно улыбнулся этому сравнению, однако внутренняя пружина не желала распрямляться – казалось, они и впрямь подошли к невидимой границе. Он выкинул недоеденную шаурму в ближайший мусорный бак и облизал лоснящиеся от жира пальцы.