Раяд
Шрифт:
– Что это? – удивился Костя.
– Про Оганесяна слышал?
– Да. В новостях что-то передавали.
– Ну так вот. А здесь, братец, то, что в новостях не передавали. Тут у нас такая каша заварилась. Врать не буду, я очень на тебя рассчитываю.
Костя вздохнул и приступил к чтению.
– Читай, читай, я подожду.
Разбирин был хроническим курильщиком. Но как всякий «хроник», он периодически пытался бросить вредную привычку или хотя бы сократить количество сигарет. Правда, единственное, на что его хватало, это максимально оттягивать сам момент закуривания. То есть он доставал сигарету, долго крутил и мял ее в пальцах, время от времени подносил к носу, нюхал, потом снова мял, покуда та не превращалась в
Сначала Костя просто лениво листал страницы дела – это были какие-то отчеты, свидетельские показания, рапорты, накладные и прочая уголовно-справочная беллетристика. Но Разбирин его не торопил, и Костя стал изучать документы более внимательно. После столь длительного перерыва и отсутствия какой-либо мыслительной работы голова соображала хреново, и Костя буквально силком заставил себя погрузиться в это варево разных человеческих историй. Как иностранец, который тяжело воспринимает русскую литературу из-за бесконечных отчеств, и начинает путать, скажем, Иван Петровича с Иваном Павловичем, так и Костя блуждал среди различных имен и биографий, пытаясь выстроить стройную картину происходящего. Выстраивалась она, прямо сказать, не без труда. Какие-то кавказцы с их не всегда запоминающимися именами, какие-то уголовные клички, какие-то свидетели.
К тому моменту, когда Костя все отсмотрел, Разбирин скомкал смятую сигарету, достал свежую и с наслаждением закурил.
– Дочитал? – спросил он Костю, затягиваясь.
– Пожалуй.
– Разобрался?
– Пока не очень.
– В общем, так, Костя. Все очень хреново. Или, если в двух словах, пиздец.
– Это одно слово, – заметил Костя.
– Такое одно стоит десятка. Теперь без шуток. Я вчера был на совещании у помощника мэра Жердина. Он, по сути, должен теперь курировать все дела, связанные с СевероВосточным округом, то есть объединять ФСБ, МВД, муниципальные власти и так далее. Префект округа – некто Красильников. Я его знать не знаю и знать не хочу. Ясно одно – мы в эпицентре событий. Убитый в кинотеатре Оганесян – мой подчиненный. Стало быть, член моей команды. А это вызов, который требует ответных действий. И кому, как не ФСБ, расхлебывать эту малосъедобную кашу.
– Я ничего не понимаю.
– Молчи и слушай, – перебил его Разбирин и, выпустив струю дыма, задавил сигарету в пепельнице. – С февраля этого года из района улиц Щербинская и Ивановская, а это приблизительно шестнадцать многоэтажек в двадцать один этаж, несколько девяти– и пятиэтажек, в связи с давлением, угрозами, а иногда и просто хулиганскими действиями со стороны неизвестных лиц выехало более двух тысяч человек. Цифра ясна? Район, прилегающий к этим улицам, включает в себя автозаправку, больницу, торговый центр с кинотеатром, небольшой парк, школу, а главное, участок шоссе с оживленным движением. Я уже не говорю про многочисленные продуктовые магазины, рынок, парикмахерские, ларьки и киоски и, кстати, находящуюся неподалеку станцию метро. Некоторые оставляют там свой бизнес или продают его за копейки. Обменены или проданы на крайне невыгодных, подчеркиваю – на крайне невыгодных условиях более пятидесяти квартир. Заморожены десятки строительных проектов из-за дороговизны, связанной с привлечением российских работников, так как гастарбайтеры из ближнего зарубежья отказываются работать в районе, прилегающем к этим улицам.
– Откуда эта информация?
– Это из последнего рапорта следователя Оганесяна, который я получил за день до его гибели. Оганесян был направлен следователем в этот район примерно месяц назад. Должен был навести справки, начать сотрудничество с 69-м отделением милиции – это в том самом районе. Короче, эти несколько кварталов фактически блокируют работу целого Северо-Восточного округа столицы. Транзит транспортных средств снижен до рекордной отметки. Я уже молчу про бесчисленные угрозы в адрес работников местного отделения милиции, прокуратуры и простых жителей, про атмосферу нетерпимости, про десятки умышленных поджогов квартир, машин и гаражей. И все это, по крайней мере по нашим сведениям, на почве национальной вражды. Да, да, и нечего на меня так смотреть. Убийство Оганесяна – последняя капля. Мэр дал Жердину, Красильникову, а по большому счету нам месяц сроку, чтобы навести порядок в этом районе. Через месяц район должен функционировать, как все остальные районы города Москвы, ясно?
– Более или менее, – выдавил слегка обалдевший от обилия информации Костя.
– Тогда держи на десерт.
И Разбирин вытащил из ящика стола пухлую папку и толкнул ее по гладкой поверхности по направлению к Косте. Тот прихлопнул ее на подлете.
– Что это? – спросил он.
– А это дело конкретно Оганесяна. Мы его забрали из 69-го отделения милиции.
Костя придвинул папку и стал листать уголовное дело.
– И что, есть подозреваемые? – спросил он, отворачивая угол очередного подшитого документа.
– Подозреваемые есть. Например, некто Гремлин. Раньше состоял в нацистской группировке «Четвертый рейх». Слыхал о такой?
– Нет. Мало ли их развелось.
– Ну вот. А теперь он вроде как на вольных хлебах.
– А зовут как?
– Кого?
– Гремлина этого.
Разбирин рассмеялся.
– Так это фамилия у него такая – Гремлин. А ты думал что, погоняло? Леонид Гремлин. Если перевернешь еще одну страницу, увидишь его фото.
Костя мысленно подивился разбиринской наблюдательности – до этого казалось, что подполковник вообще не следит за его действиями. Костя перевернул страницу и наткнулся на лицо Гремлина. Узкий лоб, широко посаженные глаза, взгляд из-под бровей. В деле, правда, было две фотографии Гремлина – одна, где он с волосами, и другая, где он уже выглядел как заправский скинхед – бритая голова, татуировка на шее.
Но на первой Гремлину было не больше шестнадцати и выглядел он, как обычный «трудный» подросток.
– Если есть подозреваемые, то в чем тогда проблема? – оторвал он глаза от папки.
– Ты, Кость, меня, видимо, плохо слушал. Я сказал, что есть подозреваемые, а не обвиняемые.
– То есть?
– А то, что у нас на это дело в таком виде, – кивнул в сторону папки Разбирин, – никто даже смотреть не будет.
– В смысле?
– Поясняю.
Разбирин наклонился над столом, сложив пальцы рук в замок.
– Ты знаешь, что такое «свидетель»?
Костя пропустил этот вопрос мимо ушей как риторический.
– Так вот, в этом деле нет ни одного свидетеля по факту присутствия гражданина Гремлина в кинотеатре, где произошло убийство, зато есть куча людей, подтверждающих железное алиби гражданина Гремлина Леонида, чтоб ему провалиться в тартарары. Странно? Ха! Еще как!
– Да, но ведь Оганесян был убит на глазах у десятков людей, – ткнул пальцем в дело Костя. – Есть билетерши, есть кассирши, есть зрители, в конце концов.
– Есть, есть, – перебил его Разбирин. – В этом и незадача. Оганесяна они видели, а Гремлина нет.
– То есть как?
– Да так! – взорвался неожиданно Разбирин. – Не было его там, и всё! В это время его видели во дворе дома 18 по Водной улице. Куча свидетелей на то имеется. Да-да, я знаю, Костя. За дачу ложных показаний, статья 307 УК. Все это я знаю, не мальчик. Тут интересно другое. Что такое «алиби»? Правильно, нахождение подозреваемого в момент совершения преступления ля-ля-ля. Но главное не это, а что? А то, что алиби должны обеспечивать люди какие? Правильно. Незаинтересованные. А теперь перелистни пару страниц.