Раз, два, три, четыре, пять. Будем мы тебя…
Шрифт:
Господи. Что со мной. Ладно с Яром впадать в обморочное состояние, потеть и трястись. В него я была влюблена не один год, страдала, когда он уехал, давила в себе чувства, выдирала их с корнем. Хреново, видно, выдирала. Оставила какой-нибудь придаточный или боковой, маленький корешок. Ну это с Ярославом, а что за реакция на Ника? Что за тахикардия, раздирающая грудную клетку? Что за рябь в глазах, размывающая пространство? Что за трепетные порхания крыльями в животе?
Отшатываюсь от парней и забрасываю в аптечку вытащенные лекарства. Спешу быстрее всё убрать и
– Куда спешишь? – дёргает за руку Яр и подсаживает на высокий стул. – Медсестричке тоже надо оказать помощь.
Экзекуция началась, и это значительно хуже, чем то, что происходило пару минут назад. Ник приближается, надавливает коленом, принуждает раздвинуть ноги, вклинивается в мою ауру, слишком явно впаивается в тело, оттягивает за волосы голову назад и осматривает боевую раскраску. Осторожно ведёт пальцами вдоль отбитой скулы, перебирается к виску, обводит пластырь на лбу и резко срывает.
– Охренел?! – взвиваюсь на стуле, но оседаю назад, удерживаемая за косу. – Полегче можно, медвежара?!
– Тихо, колючка. Хочешь, поцелую? – ухмыляется Ник, скалясь, как последний придурок.
– Идиот! Себя поцелуй! – пытаюсь подняться, но Яр сжимает рукой плечо, выбивая болезненный стон.
Они сразу оживляются от увеличившегося фронта работы, в четыре руки стаскивают с меня толстовку и Яр прощупывает приличных размеров синяк, сползающий с плеча на грудь. Когда пропустила такой отвес не помню. Видно, в пылу битвы не заметила ногу, влетевшую в меня, потому что такой объёмный след могла оставить только подошва здорового ботинка. Пока вспоминаю весь процесс схватки, оказываюсь в плену жадных тисков. Картина маслом. Ник орудует над лицом, Яр занимается плечом, а ощущение, что они устроили прелюдию к сексу. Может, для них это не так, но я явственно слышу журчание в своих трусиках и из последних сил сдерживаю стон.
– Вот и всё, а ты боялась, – напевает Яр, убирая со стола.
– Только платьице помялось, – цежу сквозь зубы, спрыгиваю со стула, со злостью хватаю толстовку и взлетаю по лестнице, матерясь под нос.
Никогда не плачу. Последний раз рыдала, когда мама находилась между жизнью и смертью, а сейчас жжёт глаза, огненный ком распирает грудь, кулаки сжимаются до хруста. В мутном бреду добираюсь до комнаты, закрываю дверь и сползаю по гладкому полотну на пол.
Страшно от своей реакции на этих мужчин. Почему они оба вызывают такие чувства? Разве можно так реагировать на двоих? Это неправильно. Это распутно. Это грязно и пошло. Надо бежать, спасаться, минимизировать наше общение, а лучше свести на нет. Я справлюсь. Один раз уже справилась.
Только поздно вечером решаюсь спуститься вниз, прохожу на кухню и наталкиваюсь на Макса, поедающего втихаря здоровый бутерброд.
– Маме не сдавай, – с набитым ртом просит Макс. – Ругаться будет.
С ругаться батя переборщил. Мама редко кричит. Ей достаточно свести брови, посмотреть со всей строгостью, и начинают жимкать все стратегические места.
– Не сдам, – улыбаюсь ему. – С тебя ответная
– Говори, – откладывает бутерброд на доску и подаётся вперёд.
– Хочу переехать в отдельную квартиру поближе к институту. Совсем не высыпаюсь, да и практика на следующей неделе начнётся, – отщипываю кусок хлеба и забрасываю в рот.
– Не вижу проблем, – соглашается Макс. – Завтра свяжусь с риэлтором.
– Проблемы с мамой. Ей не понравится моё желание, – шепчу ему, оглядываясь назад.
– Маму беру на себя, – загадочно улыбается и мечтательно закатывает глаза. Озабоченный кошак, как мама говорит.
– Спасибо, – быстро делаю себе вредный сэндвич, накидав туда всего и побольше, подмигиваю бате и поднимаюсь к себе. Надеюсь на быстрый и безболезненный отрыв от семьи в полёте к самостоятельному, светлому будущему.
Глава 7
Ярослав
Меня разрывает от желания воткнуть кулак в пасть этого урода, кроша зубы до корней, но вместо этого я удерживаю Ника от необдуманного поступка. Он не знает Алю и её способности отрывать яйца у обидчиков, а я всегда предугадывал её шаги. Бросок, удар, подсечка, и дзё* замирает в нескольких миллиметрах от виска поверженного ублюдка.
Моя девочка! Моя сестрёнка! Наваляла придурку и гордо покинула зал. А чего ждать? Пока встанет? Пока официально дискредитируют? Пока объявят наказание? Я-то знаю, чего она лишилась, указав на место козлу. Аля всегда мечтала получить мастера, стать сэнсэй, преподавать у детишек в детском доме. Теперь её мечта отодвигается минимум на полгода.
Встречаем ругающуюся Альку, стараемся отвлечь от грустных мыслей, предлагаем выбрать ресторан, описываем блюда различных кухонь и слышим наглый свист.
– Алечка – давалочка. Смотрю, опыта набираешься.
Этот гандон посмел открыть рот? Он совсем с катушек слетел? Потерял ориентиры? Не видит грань дозволенного? И о каком опыте это чмо говорит? На что намекает? По его сальному взгляду догадываюсь о чём он, с трудом себя контролирую, вцепляюсь в Алькино плечо и притягиваю к себе.
– Марат, мы не в зале, – пытается остудить его пыл сестрёнка. – Это на матах я твой спарринг-партнёр, а здесь всего лишь девушка. Не хорошо мужчине обижать женщину.
– Сколько тебя знаю, от женщины на тебе только сиськи и жопа, – продолжает скалиться, с интересом рассматривая меня и Ника. Начинаю понимать, что сподвигло отморозка на конфликт. Ревность сыпется с него искрами. Ревность и злость.
– Ты бы шёл куда-нибудь, пока можешь идти куда-нибудь, – спокойно и безэмоционально намекаю на последствия.
– Мне послышалось, или нам угрожают? – выплёвывает гандон, скидывая спортивную сумку и расстёгивая куртку. Зря он это делает. Айкидо отличается наименьшей агрессивностью в отличии от уличных разборок. Четыре года занятий показали, что на улице главное внезапность, скорость и умение наебать противника.