Разбойничий тракт

Иванов-Милюхин Юрий Захарович

– А у нас каждый сам себе король. Налаживай удочки, заряжай ружье и бери сколько надобно, только не безобразничай.

На окраину станицы высыпали казачата, за ними появилось взрослое население. От толпы отделились верховые, не спеша направились к подходившему отряду.

– Здорово дневали, станичники, – громко поприветствовал путников сотник и, услышав ответ, обратился к головному всаднику: – Будь здоров, Чеботарь, из каких краев путь держите?

– Из Моздока, Захар. Был наш черед нести там службу, – отвечал старший отряда.

– Неужто уже месяц пролетел? – изумился сотник. – Вот как время-то скачет.

– Лето на исходе, – согласился Чеботарь. – Как тут, все ли в порядке?

– Утром из секрета доложили, что на этом берегу Терека видали много следов, кажись, абреки на промысел подались.

– Не унимаются, окаянные! Банду Ахмет-Даргана сничтожили, так на их место новые норовят встать.

– Про Ахметку с его зятем слыхали. Срубил их казак из ваших.

– Да вот он, Даргашка, с войны возвращается. За Пятигорской и схлестнулись.

– Так он абреку родственник?

– А это еще доказать надо.

– И то правда, – сотник оглядел и подъехавших, и своих. – Заворачивай до моей хаты, Чеботарь, будем вас угощать.

– Спаси Бог на добром слове, Захар. Если только чихиря пригубим, – вежливо отказался старший отряда. – Нам до своей станицы дотемна надо добраться.

Сотник покрутил усы, выдержал нужную паузу и только после этого произнес:

– Заботу твою понимаем, брат казак. Тогда отведайте чихиря. До Червленной могу выделить наряд из малолеток, призванных в строевые.

– Ну что ж, пускай обвыкаются.

В обед отряд был в станице Червленной. Передав убитого воина родственникам, казаки помянули его по христианскому обычаю и, попрощавшись с обоими сопровождавшими, оставили завоеванных ими лошадей и тронулись дальше. Позади затихали ребячьи голоса, собачий лай и негромкий бабий вой, впереди стеной стоял карагачевый и чинаровый лес, сквозь который всадникам предстояло проехать.

Перекинув уздечки в левую руку, в правую они взяли заряженные ружья и, внимательно глядя во все стороны, вступили под сень деревьев. Толстые корни бугрились над дорогой, мешая набрать нужную скорость, из темных зарослей раздавались шорохи и трески.

Софи поневоле вбирала голову в плечи. Даже в непроходимом лесу в далекой уже России она не чувствовала себя такой незащищенной, как после недавней встречи с абреками, ранее неизвестными ей. Женщина поняла, что игры в казаки-разбойники закончились, теперь, если произойдет стычка, она будет беспощадной, не признающей никаких правил.

Дорога все ближе подходила к берегу реки, стал слышным шум воды, сквозь стволы проглядывались пенные струи.

И гром грянул. Не успел отряд оставить очередную станицу и втянуться в заросли кустарника вперемешку с камышовым сухостоем, как звучный выстрел сбил с лошади одного из молодых казаков, приданных для подмоги.

Всадники рассыпались по сторонам, высматривая стрелявшего, но чуть погодя раздался уже ружейный залп. По нему можно было судить, что нападавшие таились за складками местности, бугрившимися вдоль реки.

Дарган понял, что они попали в засаду, устроенную с таким расчетом, чтобы в любой момент можно было переправиться на правый берег Терека, куда инородцу проход был заказан. Поднимать казаков в атаку в таком месте не имело смысла, можно было положить весь отряд, не встретив противника лицом к лицу.

Крикнув чтобы она спряталась за лошадью, Дарган завалил кабардинца на землю и вскинул ружье, станичники последовали его примеру. Наступила тишина, нарушаемая лишь клокотанием пенной стремнины да треском сушняка – сквозь чащу неслось напролом стадо диких свиней, напуганных стрельбой. Где-то стрекотали лягушки, в небе делал однообразные круги ястреб, чуть поодаль его сторожила хищная птица с размахом крыльев в несколько раз большим, это вышел на охоту горный орел, строящий гнезда на заоблачных кручах.

Дарган поморгал, снова до рези в глазах всмотрелся в камышовые метелки, стараясь не пропустить ни малейшего движения, но те лишь дрожали свечками на легком ветру. От места, где хоронился Чеботарь, прилетел сигнальный посвист болотной птицы, казак продвинулся туда. Станичник рукой показывал, что он обойдет заросли слева, а Даргану предлагал повернуть вправо, к нападению прямо готовился его друг Горобец. Вместе с каждым из них ждали сигнала к атаке по нескольку терцев.

Хорунжий подоткнул за пояс полы черкески, подхватил шашку, чтобы не стукнула ножнами о камень, и кошкой сунулся в чащу. Над местом, где он скользил, махалки качались одинаково с порывами ветра, под ногами не хрустнул ни один сучок.

Когда до берега осталось несколько сажен, оттуда, куда ушел Горобец, донесся смачный хряск, похожий на тот, с которым отрубают голову человеку, и противник немедленно принялся палить из всех ружей. Местоположение стрелков высветилось как на ладони, они устроились за низким бугром между рекой и дорогой.

Дарган скатился к воде, по камням побежал к занятой врагом позиции, ему нужно было найти выгодный пятачок позади нее. Это почти удалось, но крайний из абреков вдруг обернулся и открыл рот, чтобы закричать. Дарган в упор разрядил в него ружье, выдернул из-за спины пистолет, навел его на второго абрека в синих штанах. Тот схватился за кинжал, залопотал что-то на своем языке. Казак выстрелил в него и взялся за шашку сам.

Чеченцы вскочили на ноги, ярость и страх перекосили их крепкозубые рты, в воздухе замелькали сабли. Из камыша вырвался распаленный битвой Горобец, на него бросились сразу трое чеченцев, но запоздали, потому что со всех сторон уже напирали терцы, сходу вступая в бой.

Расправившись с горбоносым разбойником в цветной тюбетейке, Дарган перенес внимание на джигита в добротном бешмете и в красных сапогах. Вид у него был необычным, он походил на закутанного платком юнца, надумавшего выдать себя за мужчину. Скорее всего, это был сынок богатого чеченца, которому не хватало разве что смерти, а когда он подал голос, Дарган с удивлением отступил назад. В этом возгласе казаку почудились женские ноты, словно какая-то девушка решила спрыгнуть с кручи в горную реку, а сил не рассчитала. Рядом с ним объявился еще один джигит, такой же хрупкий и гибкий, с трудом вращавший перед собой турецкую саблю.