Разбойничий тракт
Шрифт:
– Ты права, Софьюшка, надо двигаться, пока еще какая оказия не приключилась.
Казаки не стали возиться с трупами, которые, по местному обычаю, следовало бы передать родственникам с правого берега Терека. Они рассудили так: кто спровоцировал нападение, тот пусть за него и отвечает. К тому же обычным столкновением стычку назвать было трудно, скорее она походила на кровную месть родственников главаря абреков Ахмет-Даргана и его зятя, убитых накануне. На это указывало участие в бою двух женщин со светло-русыми, как у главаря, волосами, их предсмертные проклятия. Когда Дарган поделился этими
– Так оно и есть, Даргашка, иначе зачем бы чеченцам портить отношения с нами, – подергав за уздечку, басовито загудел старый казак. – Женщины, которых ты срубил, доводились Ахмет-Даргану родными дочерьми, остальные джигиты – его дальние родственники. Я думаю, что чеченцы из других тейпов в это дело вмешиваться не станут, им не позволят старейшины, потому что так недолго извести и весь их род. А эти решили показать преданность традициям.
– И показали, – вздохнул Дарган. – Не думал, не гадал, что на пути к родному дому придется лишать жизни баб… За всю войну такого не было.
– Оттого и говорят, не знаешь, мол, где упадешь, а где встанешь, – Чеботарь сунул деревянную люльку в рот и запыхтел душистым турецким табаком. – Но на тебе вины нет. Первым в драку ты не совался ни в тот раз, в степу, ни во второй, в ущелье, когда кончили зятя Ахметки, ни в этот третий, на берегу Терека, когда порешил его дочерей. Значит, закона гор ты не нарушал.
– Мы сами живем по горским правилам, я привык почитать их с малолетства.
– Иначе здесь не выдюжишь. Хочу упредить, что у Ахметки еще одна дочка осталась, старшая, с малыми на руках. Один из них мальчик.
– Мне про это известно.
– От кого?
– От ее мужа, которого срубили в ущелье за Пятигорской.
– Когда внук вырастет, за отца с дедом отомстить обязан будет. Так у них заведено.
Некоторое время всадники ехали молча, не переставая зыркать по сторонам настороженными взглядами. Из-под копыт лошадей то и дело взлетали фазаны, глухари и вальдшнепы, но кони привыкли к хлопанью крыльев, они даже ухом не вели. Прямо на виду сновали зайцы и дикие свиньи, за поваленным деревом дорогу перешел олень с ветвистыми рогами, рыжими хвостами заметали следы хитрые лисицы, где-то в глубине протяжно и сыто зевнул бирюк. Лес жил своей жизнью, не вмешиваясь в судьбы живых существ, населяющих его, наоборот, стараясь спрятать их от опасностей. Изредка раздавался треск раздавленного сучка или писк зазевавшейся мыши, но не слышалось ни металлического бряцания, ни постукиваний и позвякиваний, хотя казаки были увешаны оружием до макушки. Прирожденные воины, они с малолетства были приучены приторачивать боевое снаряжение так, чтобы оно не шелохнулось в назначенном ему месте.
Дарган втянул ноздрями пахучий дымок от трубки соседа. Он не курил, но сейчас с удовольствием бы приложился к люльке, выструганной из корешка чинары.
– Дядюка Чеботарь, а ведь Ахмет-Даргана с его зятем убивал не я, на мне кровь только его дочерей, – решил признаться он. – Но если бы меня не опередили, я бы
– Уже грех легче. Четыре чеченских трупа – это многовато будет, к тому же все покойнички из одной семьи. А кто абреков порешил? – повернулся к нему старший отряда.
– Этого сказать я не могу.
– Ну и не говори, – легко согласился ветеран. – До той поры, пока кровник твой за Тереком вырастет. Впереди у тебя восемнадцать лет на размышления, постарайся за это время не растерять казацкой доблести, правоту свою надо уметь доказывать.
– Это нам известно.
– Как приедешь домой, займись обустройством семейного гнезда, чтобы в хате не переставали звенеть детские голоса, особливо мальчишечьи. Они не будут от беды или иной напасти платками носы закрывать, первыми подставят грудь за отца. Не мне тебя учить, но тыл у мужчины должен быть надежно защищен.
– Кое-какие наметки у нас есть.
– Вижу, не слепой, иначе между казацкими черкесками не трясла бы сейчас кисейным подолом французская скуреха, – добродушно засмеялся Чеботарь и тихонько прикрикнул на лошадь: – Куда понесла, скаженная, неужто конюшню почуяла? Тпру-у, резвая, кабы не пришлось тебе опять удила закусывать.
Лес кончился, дорога снова нырнула в заросли камыша, осоки и кустарника, из чащи вспархивали тучи уток, рябчиков и куликов со становящимся на крыло потомством. Птицам наступала пора отправляться в дорогу, осень еще совсем не чувствовалась, но пернатых обмануть было нельзя.
Дарган успел присоединиться к жене и теперь, изредка подергивая за конец веревки, которой были соединены лошади из его табуна, поглядывал на нее, силясь угадать, как же она оценивает местность, где им предстояло жить. Но Софи целиком ушла в свои мысли, к тому же нескончаемая верховая езда порядком надоела ей. Бедра снова налились ноющей болью, железным поясом обхватившей низ живота, и женщина с сожалением подумала о том, что у себя дома никогда столько не ездила, да и сами седла на далекой родине были не такими жесткими. Заметив ее далеко не радужное состояние, Дарган счел за лучшее не донимать жену расспросами и сосредоточил внимание на природе.
Отряд казаков стал неторопливо выбираться из зарослей, когда вдруг от места, на котором недавно произошел бой, донеслись дикие вопли, приглушенные расстоянием. Они сопровождались несколькими ружейными выстрелами, сделанными без всякого порядка, как на чеченской свадьбе или на похоронах. И вновь высокие голоса издали тоскливый вой, будто загнанные в угол голодные бирюки принялись оплакивать свою судьбу. В нем слышалась и ярость на более сильного противника, и кровожадная мечта о скорой мести.
– Кажись, из аула за нашей схваткой с абреками все же следили, – предположил кто-то из казаков, когда отряд остановился. – Не иначе чеченцы переправились на наш берег, чтобы забрать трупы убитых.
– Очередной намаз закончился, вот они и зашевелились, – поддакнул его товарищ.
– Лишь бы им не пришло в голову броситься за нами в погоню, – насупил суровые складки на темном лице Чеботарь. – Назарка, а ну проскачи до лесной кромки да понаблюдай за нехристями. Дюже голову не высовывай, они сейчас от злобы себя не помнят, если заметят, в капусту порубят.