Разбойничий тракт

Иванов-Милюхин Юрий Захарович

– Монетов?

– Серебряных рублей, – пояснил он. – Можно ассигнациями, они тоже обеспечены золотом.

– Хорошо, – улыбнулась Софи и заглянула в глаза возлюбленному снизу. – Скажи, это был серьезный разговор?

– О чем ты?

– Тот абрек.

– В какой раз поясняю, здесь не Париж, – посерьезнел казак и вдруг подмигнул жене. – Пока от Пятигорской мы отъехали недалеко, имеешь право повернуть назад и вместе со столичными господами отправляться хоть в Санкт-Петербург.

– Месье д'Арган, ты меня прогоняешь? – засмеялась она. – До столица России я доеду с господами, а дальше что?

– А там окно в Европу, прорубленное императором Петром. Езжай куда хочешь, хоть до самой Франции.

– Я еще в твой станице Стодеревской не была. Не понравится мне там жить, тогда заберу детей и уеду.

– О-о, тебе и детей подавай! А вообще, Софьюшка, я сказал правду.

– Я вижу, – спутница наложила на себя католический крест. – Дева Мария, помоги нам…

Дарган вместе с уцелевшим казаком подобрал оружие, они отловили разбежавшихся по ущелью лошадей и разделили их между членами отряда в соответствии с числом врагов, убитых каждым. Лошади на Кавказе считались едва ли не главным достоянием любого мужчины. Затем они помогли раненому станичнику взобраться на коня, положили поперек седла мертвого казака, чтобы отдать тело родственникам, и отряд тронулся дальше.

Горные склоны становились сумрачнее, ущелье сузилось, корявый лес перешел в стройный буково-грабовый с кизиловыми и ореховыми кустами понизу, за которыми можно было спрятать целый эскадрон. Но скоро каменные и лесные массивы расступились, и впереди снова раскинулась равнина с сочной травой и редкими перелесками. До самого Моздока больше никто не отважился попробовать удачи, схлестнувшись в схватке за поклажу и табун с тремя уверенными в себе путниками.

Отряд втянулся на окраину населенного пункта и попал в объятия станичников, которых здесь оказалось немало. Теперь до Стодеревской оставалось чуть больше полдня езды по левому берегу Терека.

Но именно эта часть пути от французского города Парижа до Кавказской линии была самой опасной. Ни Европа, ни Россия не знали столь дерзких разбойников, готовых отбирать последнее и рвать жертвы зубами. Еще не начались боевые действия на Кавказе, а банды абреков переплывали естественную границу – реку Терек, прятались в зарослях камышей, промышляя извечными для нищих горцев промыслами – разбоем на караванных дорогах, угоном скота и разорением населенных пунктов иноверцев. Оружие здесь всегда находилось в боевой готовности.

Поэтому, как только отряд достиг постоялого двора, Дарган со спутницей отправились в оружейный магазин. Накупив пороха и пуль, они пополнили запасы продовольствия и овса, а потом заскочили в палатки с одеждой. Дома возвращения Даргана из похода дожидались несколько женщин – бабушка, мать, две сестры, племянницы и снохи. Софи опять закопалась в нарядах для местных красавиц, наверное, они привлекали ее доступностью и неприхотливостью.

Когда оба вернулись к постоялому двору, там их уже ждала кучка людей, как казаков, так и иногородних, оказавшихся в Моздоке по разным делам. Дарган остановил навьюченных покупками лошадей, присмотрелся к собравшимся.

– Что пришли, братья казаки? – громко спросил он. – Опять какая оказия приключилась?

– Никакой оказии, Даргашка, – откликнулись из толпы. – Мы пришли торговать твоих коней.

Казак усмехнулся, с видом превосходства глянул на спутницу, мол, ты бы с животными не возилась, отпустила бы их на волю, а я могу и продать за хорошую цену. Софи улыбнулась, понимая, что каждому свое.

– Они не продаются, – объявил Дарган. – Приходите через пару-тройку годков, я решил заняться разведением породистых скакунов.

– Прогадаешь, Дарган, для такого табуна пастбищ будет маловато, – попытался урезонить кто-то. – Загородку вокруг загона надо мастерить, конюшни со стойлами, стайки для жеребят.

– А сена с зерном сколько нужно, один разве управишься? – поддержал говорившего другой человек. – Придется работников нанимать, жалованье им начислять.

– Мы тебе по восемьдесят монетов за строевых отвалим, а если какой из породистых, то на все сто потянет. Вон тот, арабчак, и на сто пятьдесят монетов скакнет, вишь как шею выгнул, чистый лебедь…

– Не нашенское это дело, – поставил точку в споре старый казак. – Мы от силы имеем пяток лошадей, тем и обходимся, а у тебя табун не сосчитанный.

– Управлюсь, не один в хате живу, – набычился Дарган. – Когда-то надо и хозяйством обрастать, а то у казаков оно до сих пор в торбе умещается.

– Вон как заговорил, когда в европах-то побывал, – засмеялись вокруг казаки, вроде как даже стали в чем-то оправдываться. – Такой мы народ. Царь с вельможами на одном месте сидит, а мы им земли приращиваем. Бывай, Даргашка, если надумаешь, то кликнешь.

Станичники начали расходиться, а на Даргана напали сомнения. Если рассудить по правде, то превращение в коннозаводчика означало непреходящую заботу о содержании лошадей, кормах, приплодах, обо всем том, что перечислили казаки. А рядом чеченцы с ногаями, норовящие отхватить кусок пожирнее. От них одно спасение – надежное ружье и острый клинок, других доводов они не признавали. Если прибавить свалившихся с неба кровников, то жизнь превращалась в вечный бой просто за выживание, а не за счастливую судьбу и хороший достаток. Дарган погладил подбородок, заросший бородой.

– Месье д'Арган, ты поступил правильно, – положила ему руку на плечо жена, которая все поняла. – У нас все будет хорошо.

– Я не сомневался, – встряхнулся он от невеселых дум. – Пойдем-ка, Софьюшка, отдохнем, на завтра у нас много работы.

Но отдыха не получилось, в комнату наведались станичники из Стодеревской, прознавшие про возвращение Даргана с войны. Они принесли бурдюк чихиря, желтоватые куски каймака, подкопченные окорока и свежие фрукты с овощами. Расположившись на кроватях, казаки зашумели громко и хватко, выкрикивая здравицу герою-земляку. Все они или закончили войну по ранению, или не подошли по возрасту, или не прекращали нести службу на кордонах по берегу Терека. Под конец Дарган устал поднимать восьмистаканную чапуру, хотя вино было легким, в голове покруживалось, ноги наливались немотой. Софи тоже приложилась к кружке не один раз, но ее спасало то, что вино она разбавляла водой. Когда за окнами потемнело, станичники засобирались в лагерь, разбитый под Моздоком, они не признавали гостиниц, предпочитая коротать ночи под открытым небом.