РАЗБОЙНИК ШМАЯ
Шрифт:
С сыном Шмая умел ладить. В свободную минуту Александр приходил на батарею к отцу или старик шел в блиндаж к сыну. «Но как поладить с женой? – часто думает Шмая. – Она покоя не дает, письма шлет: что, мол, слышно у тебя, разбойник? Почему домой не возвращаешься? Она пишет, что добралась до Алтайского края, там их приняли хорошо, приютили, работают в колхозе и не перестают надеяться, что скоро кончится война и они вернутся к себе в колхоз. Все как будто бы спокойно. Но в конце письма: «Может быть, ты, разбойник, приедешь наконец? Мало ты на своем веку навоевался? Что от тебя
В свободную минуту, когда становится немного тише, Шмая, прислонившись к снарядному ящику, пишет жене. Она сама должна понять, что домой он вернется только после победы. Он никогда не любил бросать работу на середине, она это хорошо знает…
В середине лета началось наступление немцев на Южном фронте. Земля была охвачена пламенем, бои не прекращались ни днем ни ночью, хлеба стояли некошеные, тяжелые гусеницы танков топтали и молотили спелые колосья. Поредевшие советские части отступали к Дону.
Здесь остановился полк, в котором служил Шая Спивак. На высоком берегу были установлены орудия. Несколько раз в день измученные бойцы отбивали ожесточенные атаки гитлеровцев. Командир дивизии приказал держаться до последнего снаряда, до последнего патрона, хотя людей в строю оставалось мало. Радист принял новый приказ: переплыть Дон! Мост и переправу немцы уже уничтожили, враг подошел вплотную к берегу, прижимая поредевшие части к рубежу. Оставался единственный путь – по воде.
Солнце давно уже зашло, день угасал. Дон носил на быстрых волнах бревна, доски, остовы разбитых лодок. Красноармейцы кидались в воду. Шмая стоял понурив голову на берегу реки, и по лицу его катились слезы. Неподалеку от него валялась опрокинутая и разбитая пушка. Кто-то из солдат подошел к нему:
Плыви скорее, папаша! Немцы! Не видишь, что ли?!
До берега оставалось совсем немного, когда Шмая вдруг почувствовал, что ему стало трудно дышать. Он захлебывался. Из последних сил Шмая крикнул:
– Спасите, ребята! Тону!
И тут же почувствовал, как несколько человек стали подталкивать его.
– Держись, папаша! Берег близко! Держись!
Добравшись до берега, он упал на мокрый камыш. Дождь хлестал в лицо. Пролежав несколько минут, Шмая поднялся и пошел тяжелым шагом. Крикнул:
– Данила, где ты, Данила?
Невдалеке послышался слабый голос:
– Конец, Шмая… Умираю…
Шмая пополз к Даниле.
– Крепись, Данила, сейчас санитары подойдут,- почти крикнул Шмая.
У Данилы была оторвана нога, а кругом все шире разливалась кровь…
– Напиши моей Галине, детям…
Шмая пытался остановить кровь, но было поздно.
Слезы не переставали катиться по лицу Шмаи. Он похоронил Данилу в одной из воронок, вырытых недавней бомбой.
Над полем простиралась хмурая ночь. Ветер разрывал тучи. Шмая шел, ничего не видя и не слыша. Он не наклонялся, когда пуля летела над головой, не припадал к земле, когда поблизости рвалась мина. Он шел прямо, время от времени оглядываясь на Дон.
Рассвет застал старика в степи. Впереди, подожженная бомбардировщиками, горела станция. Шмая шел с обнаженной головой, усталый, в изодранной и грязной рубахе.
Тут и там шли красноармейцы. Кто нес на плечах винтовку, кто – пулемет или автомат, иные шли с пустыми руками, без оружия. Много чего повидал Шая Спивак на войне, но то, что произошло в последние сутки, потрясло его. Вечером он видел своего сына на берегу под ураганным огнем и не надеялся, что тот останется жив. Поэтому, увидав забинтованного сына, он не поверил своим глазам. Старик обнял сына и прижал к себе. Он не стыдился слез.
Сын молчал. Сердце его было переполнено болью и горем.
В небе все ещё ревели фашистские бомбардировщики. Где-то неподалеку земля вздрагивала от взрывов. Солдаты шли за своим командиром, стараясь держаться поближе к нему. Раненые напрягали силы, чтобы не отставать. Каждый хотел поскорее добраться до станицы Раздельной, где полк получит свежее пополнение и сможет немного отдохнуть. А потом – снова в бой.
После полудня солдаты увидели крыши и сады большой станицы. По мосту им навстречу бежал красноармеец и что-то кричал. Это был Вася Рогов. Он поискал глазами командира. Капитан протянул ему руку:
– Жив, Вася? Хорошо, хорошо! – произнес капитан. – Где знамя? Знамя полка?
Ординарец вытянулся и ответил, как при рапорте:
– Товарищ капитан, ваш приказ выполнен! Знамя полка спасено. При переправе через Дон пал смертью храбрых сержант Гаврилюк – мы вместе выносили знамя…
Несмотря на страшную усталость, люди почувствовали облегчение.
Шмая щурил от солнца глаза и смотрел на сына, на солдат, на знамя.
– Ничего, ребята! – сказал он. – Не надо падать духом. Покуда мы живы, враг нам не страшен. Я старый солдат, я знаю, что на войне всякое бывает. Ведь смеется все-таки тот, кто смеется последним.
Наступила ночь, и люди потянулись к станице. Надо было привести в порядок себя, оружие, одежду. Предстояли новые, упорные бои…
Лейтенант Иван Борисюк прибыл в полк, когда под Сталинградом уже закончились бои. Он даже не успел измазать новенькую шинель, выданную в военном училище где-то в Средней Азии.
Его назначили командиром батареи вместо погибшего лейтенанта Аджанова – любимца полка. Может быть, потому, что никто на батарее не мог привыкнуть к мысли, что Аджанов пал в бою, на нового командира Ивана Борисюка смотрели как на чужого.
– Видать, ещё пороха не нюхал…
– А молоденький, раза в два с гаком моложе Шмаи…
– Такого, как Аджанов, у нас больше не будет…
Молодой офицер нередко заставал солдат, когда те говорили о нем, и это заставляло его краснеть. Он был бы счастлив показать себя в бою и терпеливо ждал этого дня.
После отдыха полк грузился в эшелон.
В этот день произошло неприятное для Шмаи событие. Лейтенант Борисюк стоял у вагона и следил, как грузят на платформы орудия, снаряды и другое снаряжение. Среди всех этих вещёй он заметил ящик, который вызвал у него подозрение. Он вскрыл ящик и увидал тщательно завернутые гайки, подшипники, ключи, различные части трактора.