РАЗБОЙНИК ШМАЯ
Шрифт:
– Слышь, немец уже готовится. Курорт скоро кончится…
– Откуда знаешь?
– Уж я его, немчуру, как облупленного знаю..
В хлебах послышались шаги. Подошел командир батальона с адъютантом и связными. Все были в металлических касках. Увидав артиллеристов в пилотках, он сказал:
– Вы, пушкари, что – воевать не собираетесь? Немедленно надеть каски! Как, танки не пропустите?
– Постараемся! – ответил Шмая, лаская сына взглядом. – Снарядов у нас хватит…
– Что значит – «постараемся»? – сурово заметил командир. – Твердо надо отвечать: «Не пропустим!»
Артиллеристы улыбались, прислушиваясь к разговору между командиром и его отцом.
Проверив, все ли на месте, знают ли артиллеристы свои задачи, он проговорил:
– Ну, смотрите не подведите свою пехоту, гвардейцы…
– Все будет в порядке, товарищ гвардии майор!
Запыхавшись, прибыл на позиции ефрейтор Митя Жуков, привез термосы с супом и чаем, хлеб и сахар. Маленький и подвижный, он появился здесь неожиданно. Этот добродушный парень с улыбающимися, добрыми, девичьими глазами тоже надел сегодня каску и был как-то по-особому оживлен.
– Ну, ребята, хорошенько заправляйтесь! Знаете солдатское правило: есть время – глуши голод, поспи…
– А что такое, слыхал что-нибудь? – спросил Давид Багридзе, возившийся со своим телефонным аппаратом. Его большие черные глаза сверкали в лунном свете.
– Разведчики привели «языка», а тот рассказал, что фашисты собрали много танков на нашем участке фронта…
– Ну, а у нас видал, что в балках делается? – с гордостью ответил Багридзе. – Сломают себе фашисты голову…
– А как же может быть иначе? – сказал пожилой сибиряк Сидор Дубасов, человек медлительный, неразговорчивый. – Я дрался с немцем ещё в ту войну. Хитрая бестия, лиса! Налетает на свою жертву неожиданно, исподтишка. Но кончает всегда плохо. Как ты на этот счет, гвардии сержант? – обратился Дубасов к Шмае.
– Это точно. Только сейчас все зависит от нас, от артиллерии, – ответил Шмая. – Несколько траншей впереди занято нашей пехотой, а долго ли удастся им продержаться, кто знает?
– Если танки прорвутся здесь, позади нас ещё несколько эшелонов имеется, – словно отвечая на мысли Шмаи, сказал Дубасов.
– Ты, кацо, соображаешь, что говоришь? – рассердился Багридзе. – Ни одной нашей траншеи немец не имеет права взять. Не то скучно нам будет…
– А ну-ка, стратеги, довольно ссориться! Вы лучше поешьте как следует, – оборвал разговор Шмая и налил чай в кружку, которую смастерил из цветной консервной банки.
Солдаты пили горячий чай и разговаривали. Лейтенант Борисюк вышел из блиндажа и отдал распоряжение артиллеристам.
– Ну, Жуков, оставь свои термосы и становись к орудию! – сказал Шмая ефрейтору Жукову, все ещё возившемуся с ужином.
– Что же вы думаете, гвардии сержант, неужели мне в такую серьезную минуту охота возиться с термосами? – ответил Жуков, вытирая о траву мокрые руки. – Лейтенант приказал мне несколько дней заменять старшину, вот я и выполнял приказ.
– Я ничего не говорю, – сказал Шмая.- Но только ты больше никуда не ходи и принимайся за работу. Ведь ты – моя правая рука…
– Митя молодец! – улыбаясь, сказал телефонист. – Он в интендантстве получил все, что нам полагается по норме. Правда, водки ему выдали маловато…
– Водки? – удивился Жуков – Ведь ты же говорил, что не любишь водку? Эх, коротка у тебя память! Сам говорил, что, кроме этой кислятины цинандали, ничего в рот не берешь!
– Это я для товарищей стараюсь. Для разбойника и для Дубасова. Они – старые солдаты, уважают горькую…
– Ничего, Багридзе, – отозвался Шмая. – Кончится война, возьму я тебя к нам в колхоз, напою хорошим вином, не хуже твоего цинандали.
– Нет, товарищ гвардии сержант, раньше вы поедете ко мне в Кахетию, а уж потом мы к вам двинемся.
Далеко на горизонте забрезжил рассвет, когда воздух наполнился знакомым ревом немецких бомбардировщиков. Они шли треугольниками в несколько этажей, как на параде. Грохот с каждой секундой усиливался и поглощал все остальные звуки.
– Ну, ребята, начинается! – сказал Шмая, задрав голову, и его тяжелые, жилистые руки сжались в кулаки.
– Ого, сколько! Собрал самолеты со всего света! – Дубасов заряжал винтовку.
– Посмотрите-ка, эти собаки делают круг над нами. Сюда идут! – крикнул Багридзе и прислонился к стенке своего окопа.
– А где же наши истребители? Почему не вылетают? – спросил, словно про себя, Митя Жуков.
И вдруг со всех сторон началась стрельба. Казалось, не было клочка земли, с которого не поднимался бы орудийный ствол. Самолеты, которые только что летели ровными треугольниками, как на параде, начали беспорядочное отступление. Послышалась стрельба из винтовок и пулеметов, из противотанковых ружей, воздух дрожал от грохота моторов. Сбитые неожиданной стрельбой с курса, бомбардировщики сделали второй круг, но стрельба усиливалась, и бомбы падали в беспорядке. Пикирующие самолеты снижались над траншеями, рыдающий вой сирен и взрывы бомб оглушали.
На горизонте появлялись все новые самолеты.
– Эх, собаки! – по-грузински выругался Багридзе.
Бомбой оборвало провода. Багридзе высунулся из окопа и, пригибаясь к земле, побежал налаживать связь.
Из ближнего леса шли немецкие танки. На батарее готовились к бою. Шмая стал у орудия. Он то и дело поглядывал в сторону блиндажа комбата. «Танки, – думал он, – если прорвутся танки, они будут сначала возле сына…»
– Пушкари, почему не стреляете? Заснули, что ли? Танки идут!
Шмая оглянулся на телефониста. Почему нет приказа стрелять? Уже видны цепи, доносятся крики фашистов… Лейтенант Борисюк передал: не стрелять без его приказа. Подпустить танки как можно ближе.
И вдруг земля словно поднялась. То заговорили наши тяжелые орудия. Над головами неслись огненно-красные пики «катюш». Казалось, живого места не останется там, где бушует это пламя. В небе послышался знакомый рокот советских тяжелых бомбардировщиков, истребителей, штурмовиков.
Батарея лейтенанта Борисюка вступила в бой.
Был уже полдень, а атаки все не прекращались. В траншеях поредело. Санитары не успевали выносить раненых.
Немцы снова ринулись в наступление. Новые колонны танков вылезли из укрытий, новые волны самолетов показались в небе.