Раздрай

Верке сразу понравилось это слово.

– У меня в душе такой раздрай!
– услышала она в переполненном автобусе.

Девочка поняла: это про неё. И спрашивать не нужно, что за раздрай такой. И так ясно: внутри горит всё как от изжоги, рвёт на куски, тянет в разные стороны. Вот как сейчас.

Верка, свесив ноги, сидела на крыше заброшенной пятиэтажки и думала о том, как

Но прыгать отчего-то не хотелось. Толку-то ей тогда от их понимания!

Неделю назад Верка пошла в парикмахерскую, подстриглась коротко и волосы в чёр­ный цвет покрасила. Мать чуть с ума не сошла.

– У тебя же были такие красивые длинные косы!
– огорчилась она.
– А разрешения мое­го не спросила!

«Вот ещё!
– подумала Верка.
– Разрешения! Мне уже четырнадцать, взрослая! У самой-то стрижка модная, уши наружу торчат!»

Потом слово за слово – опять поругались. Обычное дело. Стоит прийти домой и начи­нается: обнюхивания, допросы, осматривания. Карманы выворачивает. Увидела царапину на руке, что тут началось! Верка уже и не пыталась доказать, что не колется.

Холодало. Вдоль стены, согнувшись, пробиралась женщина. Пьяная что ли? Верка про­водила женщину взглядом. Скучно. Начало лета. Катька с Любкой в Египет улетели, Пашка Жинкин в Турцию. Даже несчастный Толик Вершинин, носивший круглый год одни и те же штаны, укатил в деревню.

– Я работаю как проклятая, лишь бы тебе хорошо было!
– говорила мать. А ещё она лю­била повторять, что живут они в нищете и Колька подлец, Веркин папа, не желает платить алименты.

В Верке назревало новое противоречие. С одной стороны ей хотелось, чтобы мать сме­нила свою неблагодарную работу и чаще бывала дома раз уж не удаётся выкарабкаться из бедности. А с другой – она ведь начнёт ещё усердней воспитывать. Верка никак не могла ре­шить, чего же ей на самом деле хочется.

Она посидела ещё немного на краю и спустилась на чердак. В углу сидело несколько парней с закатанными рукавами. Один из них обернулся, взглянул стеклянными глазами и захохотал. Верка побежала вниз по лестнице.

Дверь подъезда завалена строительным мусором. Девочка взобралась на полусгнивший подоконник и уже перекинула через него ногу, когда услышала слабый писк.

«Котёнок!» - подумала она и решила его найти.

Но за стеной, из-за которой раздавался странный звук, никакого котёнка не было. На полу среди сломанных досок лежал крохотный уставший уже кричать и совершенно голый младенец. Верке он показался уродливым до отвращения. Она подошла ближе. Ребёнок, ка­залось, не дышал. Девочка попятилась и медленно-медленно направилась к выходу.

«Вот ещё!
– думала она.
– Нужен он мне больно! Да он всё равно умер!»

«А если нет» - шепнул кто-то.

Верка остановилась, постояла в раздумье и вернулась к малышу. Подкравшись, словно боясь спугнуть, она подошла к мальчику, ткнула пальцем в мягкий живот. Тёплый.

Верка стянула с себя свитер, руки её дрожали, и завернула в него ребёнка.

– Маленький мой, хороший, - зашептала она, неловко прижимая его к груди.

Стемнело. Время остановилось. Только прогрохотал кто-то по лестнице, выкрикивая в пустоту неясные ругательства. Да вылезла из угла крыса и долго смотрела на Верку немигающим взглядом.

Верка вернулась домой поздно, продрогшая, в одной футболке, перемазанная с ног до головы паутиной. Свитер вместе с ребёнком остался в руках фельдшера скорой, вызванной девочкой. Верка сбежала, как только увидела подъезжающий полицейский уазик. Мать поджидала её за дверью. Не успела Верка вставить ключ в замочную скважину, как дверь открылась, и мать рывком втащила дочь в квартиру.

– Где ты была!
– закричала она.
– У тебя совести нет! Ты на часы смотрела?

Больше всего Верке хотелось заплакать, прижаться к маме и рассказать всё про ребён­ка, про тёмный холодный дом, про то как ей страшно и одиноко в последнее время. Но что-то внутри не давало выговориться. Верка стояла как истукан, поджав губы и с тупым рав­нодушием выслушивала крики матери.

– А кофту где посеяла?
– продолжала та.
– Я целыми днями пашу как лошадь...

– Тебя никто не просит!
– девочка побежала в свою комнату.

За окном начался дождь, ударяя своими твёрдыми каплями по стеклу. Что с мамой? Плачет, кажется. Верка схватила наушники, включила на полную мощность плеер, закрыла глаза.

Одна её часть тянулась в кухню, туда, где тёплый мягкий свет лампы. Она уговаривала подойти к маме, обнять худые плечи и прошептать что-нибудь хорошее, например, «про­сти»... А другая удерживала её в этой тёмной запертой комнате.

Верка стояла у окна, оглушающая музыка разрывала барабанные перепонки. Слёзы струились по её лицу, и никак не хотели останавливаться.